Сделай что-нибудь, Гутьеррес.
И тот его как будто услышал. Гутьеррес выходит из машины и направляется к подъезду. Тоже мне, кукла Фамоса
[39], думает Бруно – человек старого покроя.
В свое время в Бильбао профессия телохранителя процветала – такой уж был период – и правые политики постоянно окружали себя охраной. Так что с некоторыми телохранителями Бруно приходилось сталкиваться, и теперь он чует их за милю, даже за полторы мили.
Те двое, что стоят у подъезда, сразу напрягаются, останавливают Гутьерреса, а он кладет руку на сердце, типа, да ладно вам, я с миром, а они ему небось: что вы тут делаете. Гутьеррес машет руками так, словно дирижирует Венским филармоническим оркестром, и фотографии у Бруно выходят просто превосходные. Телохранители заталкивают его в подъезд, при этом разговаривают с кем-то через гарнитуру, то прижимая палец к наушнику, то отпуская: видать, вызывают подкрепление или запрашивают указания.
Бруно так и остается ни с чем. Однако ему приходит в голову (все же не зря он самопровозглашенная легенда баскского журнализма), что можно узнать, кто живет в этом доме. Читать имена на почтовых ящиках он, конечно, не станет, но ведь сейчас все можно найти в интернете. Бруно Лехаррете уже шестьдесят три, и ему требуется добрых пятнадцать минут, чтобы выяснить, кто является собственником верхнего этажа.
Ни фига себе.
Он тут же начинает нервничать, как и любой журналист, почуявший скуп
[40]. Обязательно надо назвать это скупом, не сенсацией и не событием. Скуп, думает Бруно, как мы уже заметили, он человек старого покроя. Однако насколько этот скуп будет большим, пока неясно.
Бруно ждет, когда инспектор выйдет.
Гутьеррес не выходит, зато появляется кое-кто другой. Он выходит из машины секретной полиции (хотя, когда на тебе бронежилет и видок у тебя соответствующий, какая уж тут секретность). Бритоголовый здоровяк. Козлиная бородка. Бруно Лехаррета где-то уже его видел, однозначно. Только вот вспомнить бы еще где…
И тут в его памяти раздается щелчок и все встает на свои места. Прямо как в тетрисе, когда удается заполнить сразу несколько рядов прямой фигуркой.
Хосе Луис Парра, капитан отдела по борьбе с похищениями и вымогательствами национальной полиции. У подъезда Рамона Ортиса – самого богатого человека в мире.
А вот и джекпот!
Вот что значит качественный журнализм, думает Бруно Лехаррета, не переставая фотографировать. Никто и никогда так сильно себя не любил, как он любит себя сейчас.
Он ждет пару минут, полагая, что Парра или кто-нибудь еще выйдет из подъезда, но никто не выходит.
Бруно слезает с мотоцикла и решает подойти ближе. У него нет никакого плана действий, он просто хочет знать, в чем тут дело, ему необходимо это знать.
И тут они выходят. Все одновременно. Сначала инспектор, затем эта девица, и наконец Парра.
– Ты отстранен вместе со всей командой, – говорит капитан.
– Ты можешь прочистить уши и услышать меня? Ты должен проверить такси. Сделай хотя бы это.
– Я не собираюсь тебя слушать. Я тебя предупреждал, чтобы ты сюда больше не совался, предупреждал или нет? Я вел себя по-товарищески даже с таким неудачником, как ты.
– Конечно, очень по-товарищески. – Гутьеррес поворачивается и тычет в него пальцем. – Особенно в том, что касается отдела внутренних расследований. Нужно быть просто свиньей, Парра. Просто свиньей.
– Наслаждайся своим окончательным увольнением, инспектор.
Гутьеррес поворачивается и с размаху бьет его по лицу – четким чемпионским ударом. Открытой ладонью. Удар звучит так, словно в кастрюле взрывается петарда.
Парра и глазом моргнуть не успел.
А вот Бруно Лехаррета все прекрасно увидел, и в скором времени эту сцену увидят очень многие, поскольку он заснял ее на свой мобильный с камерой высокого разрешения, спрятавшись за стендом. За стендом с рекламой конкурентов Ортиса, по иронии судьбы.
Будь на месте Парры кто-нибудь послабее, он тут же свалился бы как подкошенный – от такой-то затрещины. А кто-нибудь не такой сдержанный полез бы в драку.
Но Парра – красный как рак на половину лица – невозмутимо улыбается, поскольку знает, что победил.
Гутьеррес тоже это знает. И уходит, поджав хвост.
Бруно сомневается, стоит ли за ним идти. В итоге решает, что не стоит. С Гутьерресом и так уже, можно сказать, покончено. Он больше не представляет интереса. Зато теперь Бруно может легко отхватить скуп, нужно лишь протянуть за ним руку. А пока что он протягивает руку, чтобы поприветствовать инспектора, который проезжает мимо него на машине. Гутьеррес притворяется, что не видит.
Журналист ждет, пока капитан немного успокоится: все-таки не хочется нарваться и получить оплеуху, не отвешенную бывшему инспектору. И лишь когда Парра с телефоном в руке направляется обратно к машине, Бруно решает с ним заговорить.
– Простите, капитан. Можно вас на минутку?
Парра резко поворачивается и гневно на него смотрит. Видимо, ярость пока не полностью улеглась. Журналист отступает на шаг. Или на два. Поднимает руки в знак мирных намерений.
– Вы вообще кто такой?
– Меня зовут Бруно Лехаррета, капитан. И мне кажется, нам есть о чем поговорить.
24
Имейл
По паспорту она Лаура Мартинес, но если к ней так обратиться, она не откликнется.
В последний раз она откликалась на это имя, будучи семнадцатилетней девчонкой, а с тех пор прошло уже три года. Сейчас она уже зрелая женщина, знающая, чего хочет от жизни. Она вполне может сама выбрать себе имя, что, собственно, она и сделала.
Ледибаг.
Она искусно вытатуировала это имя на правом предплечье. Эспектро только чуть-чуть помог ей придержать трансферную бумагу, а с остальным она преспокойно справилась сама. Божья коровка с филактерией
[41], на которой написано Ледибаг, – это одна из лучших ее работ, и она ею гордится. Настоящий тату-мастер должен носить рекламу своего бизнеса на собственной коже.
Сегодня она устала, ей пришлось принимать у себя в салоне не одного и не двух, а целых трех ТПТ (Тупых Пьяных Туристов). Все трое заявились одновременно (дверной колокольчик едва не надорвался) и попросили татуировку с китайскими иероглифами. Посмотрели образцы и выбрали один.
– Что это означает?
– Свобода, – с серьезным лицом ответила Ледибаг и попросила деньги вперед.
