Хотя… может, оно и к лучшему.
Информация все равно рано или поздно должна просочиться в СМИ, так пусть уж тогда кто-нибудь сделает эксклюзивный репортаж и добавит происходящему немного красок. И капельку героизма. Покажет события под правильным углом. А затем все остальные СМИ его скопируют. Ведь сегодня уже никто не думает своей головой, все ограничиваются повторением того, что уже кем-то сказано.
Кстати, об информации.
Парра садится в машину и по дороге в Департамент звонит Санхуану:
– Что это еще за история с такси, и какого черта я не в курсе?
– Я просто счел эту информацию не очень важной…
– А тебе не кажется, что это мне решать, что важно, а что не важно?
Санхуан нервно сглатывает. Парра прямо как будто видит его на том конце провода: небось весь сжался, как испуганная собачонка. Он вечно пугается, когда ему говорят «плохо».
– Нам пришло письмо из НЦР.
Парра выезжает на кольцевую развязку Куатро-Каминос. Он уступает дорогу машине впереди, даже поворотник включает, оставаясь при этом внутри кольца. Он этого делать не должен, но очень уж он вежливый водитель.
– Твою мать! Из НЦР?
– Я не знаю, ни как, ни когда им стало обо всем известно, – продолжает Санхуан. – Они сказали нам, чтобы мы проверили возможность того, что в похищении была задействована машина такси с крадеными номерами.
– Тебе пришло письмо из НЦР, и ты решил, что оно не важное?
– Просто оно пришло сегодня утром, и я еще…
– Санхуан, клянусь тещей, земля ей пухом, я тебе голову оторву.
Пока Санхуан зализывает раны, жалобно глядя в телефон, Парра пытается собрать в голове пазл. Ему уже приходилось иметь дело с сотрудниками НЦР, с этими беспринципными ублюдками, которые работают сами по себе. Но если у них на столе окажется лишний кусок хлеба, они могут милостиво бросить несколько крошек собакам.
– Надо проверить, что там с этим такси. Но очень осторожно. Бойтесь данайцев, дары приносящих, и все в этом роде.
– Бойтесь кого?
– Черт возьми, Санхуан. Не позорься.
Когда он приезжает в Департамент, Санхуан ждет его у входа в кабинет с кипой бумаг и выражением, как у нашкодившего пса.
– Сегодня в полдень в комиссариат Канильяса поступил анонимный звонок и звонивший заявил, что на пустыре перед торговым центром Гран-Виа-де-Орталеса стоит такси. Машина наполовину сожжена. Видимо, ее подожгли ранним утром, поскольку она уже не дымилась. Коллеги не придали этому большого значения. За машиной уже отправили эвакуатор, когда я сказал им, чтобы ее оставили нам.
Парра вздыхает. Еще бы чуть-чуть, и машина отправилась бы на демонтаж.
– Ты послал туда криминалистов?
– Они уже в пути. А ты посмотри на фотографию, которую мне отправил один оперативник, который был рядом с такси.
Парра смотрит на фотографию. И тут же переводит взгляд обратно на своего помощника.
– Ты показал это Ортису?
– Он подтвердил.
– Отлично, Санхуан. Молодчина.
Санхуану остается только хвостиком повилять.
25
Жаба
Джону Гутьерресу уже и плакать не хочется.
Этот длинный и грустный день они провели в кафе недалеко от Лас-Кортес, на улице Седасерос. К заказанным напиткам даже не притронулись. И друг на друга не смотрели.
Антония практически все время молчала, рассказала только то, что случилось у дверей Ортиса. Передала факты сухим бесцветным голосом. Без интонаций. Без эмоций.
Факты говорят сами за себя.
а) Рамон Ортис не собирается им помогать.
б) Из сорока часов, оставшихся Карле Ортис, они истратили пять. На что?
в) На то, чтобы окончательно угробить карьеру инспектора Гутьерреса.
Антония безумно зла на него. Ее насквозь пронизывает ледяная ярость.
– Ты не должен был его бить. Тем самым ты позволил ему одержать окончательную победу.
Джон не отвечает. Он прекрасно знает, что она права. Хорошо еще, что Антония не заметила присутствие Лехарреты. Сам-то Джон видел, как тот махал ему с тротуара рукой, когда они отъезжали от стоянки такси на улице Серрано.
Похоже, этот сукин сын целый день за нами следил.
Это очень, очень плохо. И Антония, как ни крути, должна обо всем узнать.
Она по-прежнему смотрит в окно. Кто знает, что сейчас у нее в голове.
Джон хочет попросить у нее прощения и рассказать ей про журналиста, избавиться от этого груза как можно скорее. Словно зеленая бородавчатая жаба лезет у него вверх по горлу и хочет выпрыгнуть изо рта, но гордость заставляет его изо всех сил стиснуть зубы и не выпускать ее наружу. Пусть спустится обратно и обглодает ему все внутренности.
Ничего другого я и не заслуживаю.
И это ерунда по сравнению с тем, что ждет Карлу Ортис.
К ним подходит официантка с ручкой и блокнотом и спрашивает, не желают ли они что-нибудь еще, очевидно, имея в виду: не занимайте зря столик, либо закажите что-нибудь, либо уходите. Джон поднимает на нее взгляд, чтобы ответить нет, и видит Карлу Ортис. Он видел ее и за соседним столиком, и на улице, у входа в кафе. Джон теперь видит ее повсюду, куда ни взглянет. Он с трудом сдерживает себя, чтобы не броситься на улицу и не начать ее искать где только можно. Он понимает, что это просто отчаяние рвется из него наружу и застилает ему взгляд. И в этом отчаянии он пытается за что-то ухватиться, но пальцы натыкаются на пустоту.
– Нет, спасибо, – отвечает он, глядя на официантку, которая уже вовсе не Карла Ортис, а полная женщина лет пятидесяти.
Видимо, она что-то чувствует в его взгляде и решает не настаивать. Вместо этого пару раз щелкает ручкой и говорит:
– Конечно, не торопитесь, как вам будет угодно.
В этом безутешном и удушливом мире даже такая маленькая любезность со стороны женщины – глоток свежего воздуха для Джона. В благодарность он даже оставляет ей десять евро чаевых. И теперь у официантки денег больше, чем у него самого.
Этот подаренный вселенной глоток кислорода позволяет Джону набраться сил, чтобы рассказать про мерзавца Лехаррету.
– Скотт, я должен кое-что… – начинает он.
Антония жестом прерывает его. И лезет в карман за телефоном. Кто-то звонит.
– Надеюсь, хорошие новости.
Ее выражение лица меняется, когда она слушает, что ей рассказывает Агуадо. Не то чтобы оно становится радостным, но, по крайней мере, во взгляде Антонии появляется проблеск надежды.
Она передает услышанное Джону.
