Она была права. Они все-таки вышли на его след. Но мы оказались хитрее.
Тут нечем хвалиться, думает он. Ведь погибли полицейские.
Он хватает свою тетрадь и начинает писать с чистого листа.
Я согрешил против шестой заповеди, пишет он. Я не хотел этого делать, но у меня не было выбора. Моя миссия слишком важна. Унизить сильных мира сего, показать им, что их могущество ничего не стоит по сравнению с силой правосудия. Мы все во власти Бога, и я лишь исполняю Его волю.
Он вырывает лист и поджигает. Бумага горит, но Николас не чувствует, что его грехи рассеиваются вместе с дымом, как это обычно происходит. На этот раз у него никак не уходят из головы погибшие полицейские. Они не были наделены ни властью, ни богатством. Они были ему ровней.
Но ведь они служили Нечистому. Они служили Мамону, демону богатства и жадности. А служить двум господам одновременно – невозможно, говорит себе Николас, не понимая, что его собственная душа насквозь пропитана грязью.
Когда взорвалась его первая бомба, которую он готовил с таким усердием, с таким вниманием к каждой мелочи, его охватило чувство гордости. Ведь что-нибудь могло пойти наперекосяк, но нет, все сработало как надо.
А потом в колонках раздались крики. Крики боли, отчаяния, растерянности. Крики смерти. И тут к нему пришло осознание, что за всем этим стоит он. Николас засомневался, стоит ли нажимать на вторую кнопку – ту самую, что привела в действие бомбу, окончательно уничтожившую всех полицейских. И в итоге убрал руку.
Но сзади тут же подошла Сандра и, наклонившись через его плечо, нажала клавишу на компьютере. Без колебаний, без угрызений совести.
Николас не поднял головы. Он не хотел встречаться с ее осуждающим взглядом. Сандра отвернулась и ушла. А он остался наедине с черными экранами, с помехами, доносящимися из колонок, и со своей грешной душой, которую огонь не в силах очистить.
Карла Ортис продолжает орать и колотить в дверь, но Сандра велела позволить ей прокричаться. Николаса раздражает шум, он обостряет его страдание и напоминает ему о собственной жестокости, однако ему не хочется перечить Сандре.
Он открывает тетрадь на чистой странице.
По сути, я хороший человек, пишет он.
Затем внимательно разглядывает написанное. Буквы расплываются, пляшут перед глазами, меняются местами; слова теряют смысл.
Он вырывает лист, бросает его на пол и начинает заново.
Я нехороший человек, пишет он.
И на этот раз буквы остаются на своих местах.
30
Семь мгновений
Ни у Джона, ни у Антонии не останется четких воспоминаний о следующих часах их жизни. В памяти сохранится лишь набор разрозненных мгновений, застывших во времени моментов.
Антония звонит из машины Ментору и кричит в трубку. Джон проезжает на красный свет на пересечении улиц Сан-Висенте и Арриаса. Чуть не сбивает мужчину лет тридцати в дешевом костюме. С бутылкой в левой руке. На лобовое стекло выплескивается немного сидра. Красный свет светофора превращает янтарные капли в сверкающе-кровянистые.
Джон показывает свое удостоверение сотруднику муниципальной полиции, перекрывшему движение по улице Сан-Кануто. Полицейский что-то отвечает, одной рукой показывая куда-то в сторону, а другой пытаясь задержать Антонию, которая в этот момент пролезает под оградительную ленту. Ее спина касается ленты как раз в месте пробела между словами ПРОХОД и ЗАПРЕЩЕН, превращая прямую линию в неправильный треугольник. При других обстоятельствах Антония обязательно обратила бы на эту деталь внимание, но только не сейчас.
Парамедики из службы спасения толпятся вокруг носилок. Один из них нажимает раненому на грудную клетку, другой надевает ему на лицо маску. Огни машины скорой помощи, уже отъезжающей вместе с Серверой, озаряют лица парамедиков словно потусторонним сиянием.
Спасатель в кислородной маске вытаскивает наружу еще один труп и кладет его рядом с остальными тремя, уже выложенными в ряд на тротуаре и накрытыми серебристыми изотермическими одеялами. Вместо того чтобы отражать огни полицейских и спасательных машин, металлизированное покрытие одеял как будто поглощает их. Словно лежащие под одеялами тела пытаются вобрать в себя последнюю каплю жизни.
Антония наклоняется, чтобы подобрать упавший на землю медальон. Дотрагивается до него. Парамедики, сами того не заметив, случайно сорвали его с шеи капитана Парры, когда начали делать сердечно-легочную реанимацию. Какой-то полицейский рассказывает Джону о действиях капитана. У Джона перекошено лицо. У полицейского губы вытянуты в трубочку, словно для поцелуя. Он произносит четвертый звук в слове герой.
Антония плачет, прижавшись к окну машины. Левой рукой, не глядя, отстраняет от себя Джона, который пытается ее утешить. Джон все еще смотрит застывшим взглядом туда, где недавно была машина скорой помощи, увезшая капитана Парру. Начинается мелкий моросящий дождь, который не сможет смыть с тротуара пятна крови: он лишь сделает их еще ярче и свежее.
Антония выходит из машины напротив клиники Монклоа, даже не попрощавшись. У нее все еще заплаканные глаза. Взгляд Джона отражает грусть, страх, сомнения и огромную, необъятную тоску. А также мольбу о том, чтобы она не оставляла его в этот вечер одного: возможно, впервые со дня их знакомства он нуждается в ней больше, чем она в нем. Но Антония не видит этого взгляда, поскольку повернута к Джону спиной.
Карла
Никто не приходит.
Металлическая дверь по-прежнему остается запертой. Темнота все такая же непроглядная, стены такие же сырые, и Карла уже не в силах кричать.
Она плачет без слез. Из ее горла вырываются лишь прерывистые хрипы, переходящие в кашель. Карла безвольно падает на пол. Рана на голове все еще кровоточит, и кровь скапливается во впадинах между носом и уголками глаз. Карла чувствует, как кровь затекает ей в глаза, раздражая слизистую, но ничего не может с этим поделать.
Мощный всплеск надежды и энергии очень дорого ей обошелся, и теперь она платит по счетам с процентами. Карла полностью истощена: как душевно, так и физически.
Она решает умереть. Смерть поможет ей уйти от реальности. Нужно, чтобы тело перестало дышать, чтобы сердце остановилось, чтобы кровь перестала поступать в мозг. И тогда можно улететь. Говорят, когда ты умираешь, твое тело остается на земле, словно якорь, а душа воспаряет к небу. Как в мультфильмах и как в том фильме Копполы, где играет еще красивый Микки Рурк
[53]. А если все так говорят, значит, наверное, так оно и есть.
На мгновение Карла даже ясно ощущает, как все это происходит. Как ее дух отрывается от тела, как проходит сквозь стены, как летит над домами. Но не навстречу Богу, а навстречу отцу, который не спит, который с тревогой ожидает от нее вестей. Она поцелует его в лоб, и он обязательно почувствует ее присутствие. А затем она продолжит свой полет к теплу и свету, к бескрайнему зеленому лугу, залитому лучами восходящего солнца.
