— Там мой муж…
— А второй?
Вдова замерла и уставилась куда-то в сторону.
— Это репортер Чептокральский… — наконец тихо вымолвила она; губы задрожали.
— Был ли третий?
Лундышева отрицательно качнула головой.
— Вы были знакомы с господином Чептокральским?..
— Да… — сказала она еще тише. — Он приходил несколько раз в библиотеку Общества поощрения женского художественно-ремесленного труда, это на Мойке… Я там работала.
— Почему оставили место?
— Александр Петрович не хотел, чтобы я надолго оставляла дом. Он… беспокоился…
— Ревновал? — прямо спросил Ардов.
Серафима Сергеевна кивнула, и по щекам опять покатились слезы; она приложила платок к глазам.
— Какие книги предпочитал репортер? — поторопился сыщик, опасаясь, что для такой мучительной беседы у несчастной женщины остается все меньше душевных сил.
— Он не брал книг…
— Зачем же он посещал библиотеку? — поднял брови Илья Алексеевич, хотя ответ был очевиден.
— Он оказывал мне знаки внимания…
Илье Алексеевичу было неловко выпытывать детали возможно имевшей место интрижки. Лундышева, как показалось, с большим уважением отозвалась о муже — очевидно, его мнение было для нее важно… Похоже, она его действительно любила, даже несмотря на преувеличенную ревность, которая, надо полагать, доставляла ей много страданий и добавляла в отношения болезненности. Легко представить, что какое-то проявление галантности на стороне могло невольно соблазнить ее измученное супружескими подозрениями сердце. Тем более если это был Чептокральский, который, как хорошо знал Ардов, если выбирал себе объект для соблазнения, становился просто одержимым.
— А что произошло здесь?
— Я никак не ожидала… Он ворвался в квартиру и вел себя как сумасшедший. Нес всякую чушь… Все повторял, что давно ждал этого часа… Я опомнилась, только когда раздался выстрел…
Ардов протянул записку, найденную у Чептокральского:
— Это вы писали?
Взглянув на клочок бумаги, женщина бросила на сыщика какой-то затравленный взгляд.
— Откуда это у вас? — вырвалось у нее.
— Записка найдена в жилете Чептокральского.
Лундышева захлопала глазами, кажется, хотела что-то сказать, но потом отвернулась к окну. По щекам потекли слезы.
— Дело выглядит так, будто вы пригласили любовника в дом, но муж вернулся раньше обычного и застрелил его в порыве страсти, — разъяснил Ардов, как можно описать обстоятельства со стороны. Он рассчитывал, что это побудит женщину привести аргументы в свою пользу.
— Я никого не приглашала, — наконец произнесла вдова.
Ардов с досадой сжал губы — по всей видимости, у собеседницы совершенно не осталось душевных сил для разумного обмена суждениями, и она приготовилась отдаться на волю истерического припадка.
— Я не слала ему никаких записок! — повысила тон Лундышева. — Ваши обвинения отвратительны! Вы слышите? — голос ее окреп и приобрел стальные оттенки. — Не смейте оскорблять меня своими низкими подозрениями.
— Я всего лишь желаю установить истину, — попытался было вернуть беседу в спокойное русло сыщик.
— Какая истина вам нужна? — закричала Серафима Сергеевна. — Я осталась одна! Одна! Без мужа! Моя честь растоптана! Что, что вы хотите здесь расследовать?..
Женщина подскочила и двинулась на Ардова, но вынырнувший из-за спины сыщика околоточный надзиратель Свинцов оттеснил ее обратно и едва не насильно принудил пить воду из стакана.
— Зачем… зачем мучить меня? — всхлипывала Лундышева, стуча зубами о стекло. — Я сама вижу, как… как это выглядит… Я допустила ошибку… неверно себя повела…
Понимая, что ничего полезного выведать более не удастся, Илья Алексеевич оставил квартиру и спустился на улицу. Глава 4
Черный экипаж
К парадному подъезду уже набежали зеваки — слух об убийстве офицером любовника супруги быстро разлетелся по околотку. Городовой Пампушко лениво отгонял праздную публику, монотонно повторяя: «Разойдись… Не положено…»
Дворники в холщовых передниках уже грузили труп Чептокральского на забранную клеенкой подводу. Старший дворник Мошков руководил погрузкой.
— И часто этот господин к вам захаживал? — подойдя, поинтересовался Ардов, указав взглядом на покойника.
— Дык что уж… — Бросив давать советы работникам, Мошков с готовностью обернулся. — Захаживал…
Старший дворник как-то похабно хмыкнул и нервно подергал плечом.
— И всегда в отсутствие хозяина? — уточнил Илья Алексеевич.
Собеседник невольно бросил взгляд на окна во втором этаже.
— Известное дело. Как же тут при хозяине-то…
Ардов вздохнул и посмотрел на труп Чептокральского, который как раз накрывали замызганной дерюгой.
— Так-то плохого сказать не могу… — поторопился продолжить показания старший дворник. — Обходительный был… Шутил много…
Управившись с первым трупом, дворники отправились за вторым.
— Как вы узнали об убийстве?
— Дык, а как?.. — старший дворник занервничал, вспоминая происшествие. — Я как раз вот тут вот Егорке велел песочком присыпать, чтобы, стало быть, двор в исправности содержать… И тут, стало быть, слышу — бац! Бац! И крик такой, что поджилки затряслись. Матерь божия, думаю.
— Сколько выстрелов было?
— Два. И потом еще один.
— Всего, получается, три?
— Вестимо, три.
— Как вы поняли, где стреляли?
Вопрос ввел дворника в ступор. Он несколько мгновений хлопал глазами.
— Дык, а как… Сам-то Александр Петрович едва не бегом изволили к себе подняться… А там-то его, известное дело, какой гость ждал.
— А приход Чептокральского вы тоже видели?
— Дык, а как же? Для того и службу несем…
— Он был один?
— Репортер-то? Один, — с преувеличенной убежденностью заверил Мошков.
— А Лундышев?
— Лундышев-то? Вестимо, тоже один. Никого не было. Промчался вот так вот, — старший дворник взмахнул рукой перед лицом, — бурей! Я ему: «Здравия желаем, Александр Петрович», стало быть… Куда там!
Илья Алексеевич достал из стеклянной колбочки маленькую пилюльку — он все никак не мог избавиться от вкуса карболки во рту, а белые горошинки в таких случаях помогали успокоить рецепторы.
— Сам-то Александр Петрович, конечно, строгих нравов был… — продолжил дворник, с любопытством глядя на колбочку, которую сыщик привычным движением вправил в гнездо на кожаной наручи, стягивавшей левое запястье. — Горячий человек, да… Тут уж понятно…
