Тем не менее со своими бурлескными стихами, изображавшими, в противовес прециозной литературе, античных богов и героев наделенными человеческими слабостями и пороками, он сумел войти в моду и чутко улавливал общественное настроение. Поскольку в ту пору в самом разгаре бушевали страсти Фронды, поэт после долгих колебаний выбрал партию, враждебную двору, и из-под его пера одна за другой посыпались колкие «мазаринады». Де Виллермон предложил Скаррону познакомиться с девушкой, которая рассказала бы ему о райской природе Антильских островов. Этот визит состоялся в самом начале 1651 года. Вид калеки настолько испугал Франсуазу, что она разразилась неудержимыми рыданиями. Тем не менее через несколько дней девушка осмелилась вторично навестить его в обществе Мари-Маргериты.
В начале весны баронесса де Нёйан увезла ее обратно в Ниор, и, чтобы скрасить свое существование, Франсуаза поддерживала активную переписку с Мари-Маргеритой. Дочь барона де Сент-Эрмана продолжала навещать калеку и показывала ему письма, приводившие Скаррона в восторг. Летом поэт сам написал в Ниор, выразив восторг стилем писем девушки и предложив ей переписываться с ним напрямую. В конце концов, понимая, что он не может жениться на ней, Скаррон, невзирая на запущенность своих финансовых дел, предложил дать Франсуазе приданое, чтобы та могла уйти в монастырь – для поступления в обитель дворянки, которая не могла утруждать себя там низменным трудом, требовалось сделать туда вклад.
Девушка пришла в ужас, и тогда поэт сделал ей предложение руки и сердца. Она позднее объяснила свое согласие на этот брак коротко: «Я предпочла монастырю замужество с ним». У нее не было иного выбора, в отличие от подавляющего большинства жантильных барышень того времени, Франсуаза прекрасно знала, что подразумевает под собой супружеская жизнь, ибо насмотрелась на откровенные любовные игры рабов на антильских плантациях, грубую деревенскую любовь и спаривание животных в имении родственников на лоне сельской природы. Вполне возможно, она осознала, что в блестящем обществе, окружавшем Скаррона, ей суждено жить такой духовной жизнью, которой были лишены другие женщины ее времени.
Мадам де Нёйан была рада-радехонька сбыть с рук свою нахлебницу. В начале 1652 года был заключен контракт, чистая формальность, ибо ни у жениха, ни у невесты за душой не было ни гроша. И Франсуаза, в желтом платье из грубой саржи, с корзинкой пеклеванного хлеба и яиц, отправилась в Париж в багажном отделении почтовой кареты.
Странную пару обвенчали 4 апреля 1652 года ночью, поскольку они не были помолвлены ранее, ибо в таком случае обычно до полуночи устраивалась помолвка, а после 12 часов ночи – венчание, чтобы две церемонии не совершались в один и тот же день. Франсуаза была несовершеннолетней, и ее мать (кстати, это был последний раз, когда она дала знать о себе), проживавшая где-то под Бордо, выдала доверенность, чтобы во время венчания ее представлял Эспри Кабар де Виллермон
[60]. Скорчившийся в своем подобии инвалидского кресла жених едва доставал Франсуазе до пояса и без устали сыпал шуточками. Когда священник спросил его:
– В состоянии ли вы отправлять супружеские обязанности? – тот поскреб голову и отрезал:
– Это дело Мадам и мое.
Семейное гнездышко
Впоследствии Франсуаза писала:
«В молодости, будучи замужем за этим несчастным калекой, я не изведала ни горя, ни скуки. Женщины любили меня, потому что я больше занималась другими, нежели собой, мужчины – потому что я обладала очарованием юности. Я не хотела, чтобы меня любил кто-то в особенности, я хотела, чтобы меня любили все и произносили мое имя с восхищением и уважением».
Все историки сходятся на том, что брак этот, безусловно, был фиктивным. Скаррон имел обыкновение на прямые вопросы друзей отвечать:
– Я не занимаюсь с ней глупостями, я ее им обучаю.
Как выглядело «обучение глупостям», остается только догадываться, ибо священные узы церковного брака отдавали жену в полную власть мужа. Поэт также обожал отпускать шуточки по поводу «поста», на который был вынужден обречь свою супругу.
Мадам Скаррон вызывала всеобщий восторг. Сочинительница неимоверно популярных прециозных романов, мадемуазель де Скюдери, описывала ее внешность так: «Она была высока и обладала хорошей фигурой, прекрасный цвет лица, волосы чрезвычайно приятного светло-каштанового цвета, хорошенький носик, красивого рисунка рот, вид добрый, благородный, жизнерадостный, скромный, и самые красивые глаза в мире, сверкающие, нежные, влекущие, полные доброжелательности, делавшие ее красоту еще более яркой и совершенной. Иногда в ней замечалась легкая меланхолия со всем тем очарованием, каковое всегда присуще сему настроению». Невзирая на тьму обожателей, красавица быстро усвоила манеру говорить и подчеркнуто демонстрировать, что домогательства мужчин не пробуждают в ней никакого ответного чувства.
Конечно, поначалу ей пришлось нелегко. Скаррон поставил не на ту лошадку: Фронда потерпела поражение, Мазарини возвратился в Париж и припомнил поэту его пакостные стишки, лишив его пенсии. Так что теперь он жил доходами от своего творчества, что в ту пору было занятием крайне неприбыльным. Тем не менее поднаторевшая в вопросах ведения домашнего хозяйства Франсуаза ухитрялась самым образцовым и экономным образом содержать свой домашний очаг, а также заботиться о больном муже, в чем ей оказывали помощь четыре служанки и лакей.
Дом Скаррона приобрел славу одного из самых известных в Париже салонов, куда буквально стекались лучшие умы Франции. Заходил туда, между прочим, и придворный художник П. Миньяр, который потом в течение всей своей жизни неоднократно писал портреты прекрасной Франсуазы. Теперь гостей поэта притягивала в салон еще и молодая хозяйка, которая заслуженно вошла в число самых красивых женщин столицы. Наверное, не было ни одного посетителя этого дома, который не рискнул попытать счастья завладеть мыслями молодой женщины. Придворные, видные финансисты
[61], военные, литераторы, молодые красавцы – кто только не ставил себе цель покорить сердце Мадам Скаррон, самонадеянно считая ее легкой добычей. Ей подбрасывали десятки записок, писали изысканные письма, испытывали на ней все приемы умудренных любовным опытом ловеласов. Тщетно! Если сначала Франсуаза просто держала глухую оборону, со временем она перешла на тончайшее кокетство, дававшее претенденту иллюзию питать надежду, но ни на йоту не уступать ему.
Пребывание в среде умных и высококультурных людей не прошло даром, Франсуаза слушала, мотала на ус, и блестящие, искрящиеся остроумием разговоры в гостиной Скаррона стали для нее настоящим университетом. Да и муж помог ей восполнить пробелы в образовании, которого, в общем-то, как нам известно, она практически не получила. Поэт обучил ее испанскому и итальянскому языкам, началам латыни и греческого, основам стихосложения. У него Франсуаза переняла культуру письменной и устной речи, мастерству находить меткое, разящее слово. Несомненно, ей приходилось также выполнять обязанности секретаря мужа. Со временем Скаррон даже советовался с ней по поводу своих произведений и находил ее поправки достойными внимания.
