Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
А сколько их доберется до места назначения? Сколько их умрет в пути от болезней, заражений, от тоски? Когда они наконец достигнут конца своего спецпоселенческого маршрута, их засунут в землянки, голодных, изнуренных (как те, кто уже уехал), и в этом медленном умирании, как ни странно, именуемом жизнью, они будут любоваться райской землей счастливых трудящихся, слушая песню:
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей.
8 августа 1940 г.
О! Сколько воды утекло в реке Сан (говорю это, хотя реку Сан мне не видно) после нашего последнего разговора?! Я слегла с острым расстройством желудка, головной болью и другими кошмарами.
Наша поездка к Тициу день за днем откладывается. Теперь от летних каникул осталось немного, но мы все равно едем. Я увижу Лилу. Но! Но! Ты знаешь Лилу? Нет? Жаль! Стыд и срам! Это моя замечательная, золотоволосая кузина и подруга. По идее, моя настоящая подруга – Нора, но это совсем другое. С Лилой я делюсь всем, а с Норой… ну… не настолько. Перед Лилой я ничего не стесняюсь, не смущаюсь. Моя замечательная маленькая кузина, спутница моего детства, создатель шрама у меня на правой щеке около носа (ну, очень маленького). Нам всегда есть о чем поговорить. Мы вместе находим что-то приятное, мы придумываем розыгрыши. Лила, о, Лила! Помнишь? А там он, он, он…
Часто получаю известия от мамы. Вроде, там сейчас хорошо, намного лучше. Я рада. Может быть, скоро увижу маму. То-то! Но об этом знаю только я. Если сбудется, расскажу тебе. Потому что на самом деле это глупо – граница. Что это такое? Просто люди так сказали, выложили вдоль камни, вкопали столбы и сказали: «До сих пор это мое!» И какое им дело до того, что они разорвали на части земли, что разлучили братьев, оторвали детские сердца от их матерей? «Это мое» или «Граница здесь» – мне до этого дела нет! Облака, птицы, солнце смеются над всеми этими границами, над людьми, над их ружьями. Они ходят туда-сюда, контрабандой перенося дождь, травинки, солнечные лучи. И никто даже не думает им это запрещать. А если бы даже попытались, солнце брызнуло бы своим ярким смехом, и им пришлось бы зажмуриться. Я бы показала им нос из этих лучей и перешла бы «границу». Облака, птицы, ветер последовали бы за мной. Так же сделали бы (потихоньку) одна маленькая человеческая душа и множество моих мыслей. Так что я могу идти, как ты думаешь?
21 августа 1940 г.
И? Конечно, я поехала, навестила тетю в Городенке, а потом проделала весь путь сюда, в Заболотов
[29]. В общем, столько всего произошло, что трудно пересказать. Поэтому начну с начала. Предполагалось, что туда меня отвезет тетя Люся, так планировалось, пока не наступил один очень важный вечер. В этот наиважнейший вечер она должна была нас туда везти, и вдруг нет! Бабушка решила, что она сама нас отвезет. Бабушка, бедная бабушка, она так ужасно страдала в пути, у нее обгорело лицо, а потом она уехала обратно. Жаль, что она уехала, мы хотя бы не были так одиноки. Так одиноки у своего собственного отца.
Но начну с начала! Мы провели три дня в Городенке, Лила была так рада нас видеть! Бедная лапушка. Подумай только, она приходит к каким-то посторонним людям и видит свою мебель… Ту, которой она касалась столько лет, которая стала частью ее и дома. Она возвращается в свою крошечную комнатку, полную остатков от прошлой жизни, ей видятся… теплые, милые, уютные комнаты, зеркало над раковиной, голова задумавшейся девочки на главной полке старого буфета, кусок соли (на дождь и хорошую погоду) и сияющие декоративные подушки (которые сегодня украшаю комнаты каких-то чужих людей). Она все это видит и думает: «О Боже, больше никогда». Да, вот что чувствует Лила, но она ни с кем не будет об этом говорить, кроме меня.
Тициу приехал, чтобы забрать нас из Городенки. Пришлось четыре часа ехать на конной телеге. Я так по нему скучала. Не просто скучала – тосковала. Мне очень был нужен кто-то близкий, о да! Я поглощена этой странной нежностью, когда вижу Тициу, сейчас и всегда. Вообще, я разрываюсь между двумя чувствами. Приехала сюда, и меня сразу охватило другое чувство – какое-то странное отношение мое и Тициу к этому дому и хозяйки дома – к Тициу. И так получилось, что вечером Лила подумала то же самое, и мы стали с ней говорить о том, что здесь что-то не так. Внимание! Если два человека замечают одно и то же, значит, это точно не просто заблуждение или ослышка. О нет! Хозяйка дома очень старается быть вежливой, но у нее ничего не получается. Она точно знает, сколько лет Булчик
[30], она обращается с Тусио, как какая-то феодальная королева со своим самым нищим вассалом.
Тицио купил какую-то ткань, а теперь не может ее найти; да еще какой-то «струмент» плюс наш хохот и ее дурь – в общем, мы решили совершить побег. Да, только так это можно назвать. У нас есть деньги, мы покупаем билеты и едем обратно к тете. Но мне все равно жалко Тициу, моего бедного Тициу, но при этом… что? А мне уже 16, ха-ха-ха! Нет, это забавно! И в таких обстоятельствах этот семейный дом, о котором столько мечталось, эта красная бархатная скатерть, шкаф и маленькие занавесочки с узором из кукол, и все это – Господи, больше никогда. Да, но мне хочется кому-нибудь об этом рассказать. Только тебе… и Лиле… и мамочке. О, мамочка! Мамочка! Мамочка! Выручай!
22 августа 1940 г.
Проплакала полночи. Решила ехать. Жаль Тициу, хотя он все весело насвистывает, но… что? Дети бегут от него, как будто… Я буду чувствовать себя отвратительно. Я ему сказала, чуть не плача: «Я знаю, Тициу, что ты мечтал о лучшем, но это не твой дом». А ночью мне пришло вот что:
Безыскусные мои юные сны,
Вы исчезнете так же,
Как мечтания детства?
Бесследно прольетесь слезами?
А ты, нежное солнце
Моих разноцветных надежд —
Нырнешь в темноту?
Что же, если и так.
Плакать не нужно.
Пусть мечты улетают.
В смерти есть своя красота.
Ветер, хватит трепать мои лепестки.
Разве не видишь, что мне и так нелегко?
Не качай меня, не клони к земле —
Знаю и без того, что такое боль.
Из других материй
Мой тонкий ствол,
Серебристые мои лепестки.
Сердце хрупкое закалилось в огне,
Как стальной, я один стою на ветру —
Непохожий на нежных моих сестер
И на братьев – из теплых летних полей.
Надо мной судьба пошутила – и вот
Темнота вокруг, пустота.
Я расту, как могу, я дрежусь-не гнусь,
Необласканный сирота.
10 сентября 1940 г.
Ох! Столько воды утекло в реку Прут в Заболотове. А я должна здесь спокойно сидеть и ходить в школу. У нас учитель математики – красавец Мирус Мох, а я дрожу перед ним, как чучело гороховое. У нас все новые учителя. У нас еще новая одноклассница, Лушка Фишер. Она присоединилась к нашей тройке, которую в классе называют «аристократическая троица». Ее зовут четвертой, для связи. Есть один мальчик, который мне нравится, и Норе он тоже нравится. Хотим пойти на вечер, отчасти чтобы сблизиться с этим миром, – и мы уже сделали один шаг в этом направлении, а отчасти потому, что Ирка не хочет, чтобы мы шли. Посмотрим…
