12 ноября 1940 г.
Только несколько слов, потому что уже поздно. Я получила приз, ура! Ура! «Дети» Яна Бжозы
[35]. Я почувствовала себя такой важной, было так приятно. Жалко, Булуш этого не видела. Я должна сделать по книге доклад 24 декабря. Мамин день рождения… Ты будешь здесь со мной, мама? Меня еще отобрали в комитет по вечеру, посвященному Мицкевичу. Потом о нем расскажу. Зигу иногда меня поддразнивает, но сегодня он очень мил. В субботу иду на вечеринку к Ирке. Он там будет! Если я не хожу по вечеринкам, я и не хожу! Там он будет, вот в чем дело!!!
18 ноября 1940 г.
Сегодня я зачарована фильмом. Может быть, потому что я довольно давно не была в кино, а может быть, потому что я как-то погрузилась в эти образы, людей, виды, события. Да, в нем я увидела некоторые свои мечты и именно поэтому мне понравился фильм «Молодой Пушкин»
[36]. Я очень люблю Пушкина, он – мой герой. Достать бы где-нибудь его фото
[37]. Потому что, знаешь, я меняю весь план и начинаю думать, что в конце концов, может, лучше быть знаменитой, чем счастливой. Быть поэтом, как (не Конопницкая), а… как Пушкин!!! Теперь я могу сравнить его юность со своей. Ясно, что ему не везло с женщинами. Жаль, что он умер, – я бы пожала ему руку.
Когда Пушкин был в лицее, он вообще не занимался. Он ходил на свидания, с другими ребятами ходил на прогулки при луне благоухающими (даже в фильме) ночами, рвал белые водяные лилии для своей возлюбленной. Он томился, мечтал, любил… Разве мир не был к нему расположен, и мог ли он не стать романтиком? Прекрасно, прекрасно – уродливая обезьяна! Пушкин! А имя! Его произносят с благоговением.
Но такой знаменитой я никогда не стану. Я как бездомная уже четыре года. Все, что я вижу, – это серые, битые булыжники и растрескавшиеся иссохшие губы. Я не вижу неба, потому что небо – это заплесневелый пыльный лоскут облаков. Все, что мне видно, это пепел и сажа, которые забивают горло, разъедают глаза, не дают дышать. На улице я вижу людей, похожих на острые камни, которые постоянно крушат кирками и перемалывают в колючую пыль в жестких, огрубевших пальцах. Никакая революция никогда с этим не справится. Ничто не справится… Потому что всегда останутся люди с бархатными голосами и изнеженными руками, те, кто ведет гладкую, как шелк, удобную жизнь, они всегда будут… А мне все равно, ненавижу революцию, я – обычный человек (флегматик) – не выношу неистовую толпу, так что пусть лучше все остается как есть. А ты, Пушкин, чего ты хотел?
Видишь – прежнее рушится.
Видишь? Новое смотрит смело.
Только не верю: фальшиво оно —
Красное это. И белое.
18 ноября 1940 г.
Кажется, мой роман закончился. Какой глупый, грубый, наглый идиот. Ему нравится играть со мной. И за все это я должна сказать спасибо своему дорогому другу Тусеку. Какая зараза, черт побери! Но знаешь что? Он не заслуживает того, чтоб я о нем писала. Конечно, буду мстить, придумаю как. Будет еще один поэтический вечер, о, я так его жду! Ты мне снова поможешь?
Я еду к тебе,
Я в пути!
И поезд по рельсам стучит – стучит,
Ныряет в туннели, бежит по мостам,
Проносится по городам.
Не знает он отдыха – скорость высокая.
И рельсы блестят,
И дорога далекая.
Зеленый и красный,
Коричневый, синий —
Смешались цвета воедино.
Ночные огни бесконечно горят —
Разбросаны наугад.
Я слышу гудок паровоза победный,
Я еду к тебе —
И я скоро приеду!
20 ноября 1940 г.
Сегодня день отмщения. Я написала ему оскорбительный стих. Он разозлился. Теперь оставит меня в покое. Я его не выношу. «Рифмоплет» – вот как он меня сегодня назвал. Теперь будет еще хуже, он… Хорошо бы умереть! Знаешь, иногда все это так глупо, и так важно. У меня всегда будет так: «Я никогда не узнаю, что такое счастье». Боже милостивый, прошу Тебя, пусть это не станет пророчеством. Мне так скверно, так скверно… очень скверно.
24 ноября 1940 г.
Сегодня была в театре. Все сказали, что я умница. Но Зигу там не было. Теперь я проявляю полное безразличие, он удивляется, злится, что-то мне говорит, а я – ничего. (Нора говорит, что это только начало.) А я говорю только: «Кто знает!»
Норин Мацек живет на пятом этаже. Она туда постоянно пялится.
Золото рассвета,
Темнота ночная.
Почему целый мир между нами?
Я не знаю.
Почему так опасна и глубока
Разделившая нас река?
28 ноября 1940 г., четверг
Завтра открытый урок математики, я безумно боюсь. В последние дни у меня какое-то странное ощущение в отношении Норы. Чувствую жуткую фальшь. Как только она замечает, что З. мне хочет что-то сказать, специально вмешивается. Да, это все из-за Валдека. Вообще, она очень темпераментная и капризная, и я, слава Богу, видимо, больше не отвечаю ее требованиям. Она так радовалась, когда стали говорить, что ей нравится З. Ей это нравилось, хотя она знала, что это не так. Ха, ха, ха!
30 ноября 1940 г.
Урок закончился. Все прошло очень хорошо, я была готова. Я в газете. Начинаю выпадать из любви к Зигу, поскольку от него никаких стимулов. У Норы растяжение в коленке. Я про это написала статью и еще стих. Запишу его для нее. В конце концов, с Норой все не так уж плохо. Я его создала, и я его запишу. Хотелось бы его увидеть в «Мы пишем»
[38]. Что-то со мной не то!
8 декабря 1940 г., среда
[39]Внезапно – я люблю его безумно. Только подумай, все вроде бы утихло, а сегодня вдруг ожило. Ничего не случилось, а при этом случилось так много! Он играл с моим капюшоном, погладил его, подошел ближе! Но я гордая. Я обдумываю тысячу планов. Тра-та-та-та-та! Замечательный Зигу, замечательный, такой чудесный!!! Вот что я однажды написала:
