На сегодня всё, темнеет. Господи, спаси нас всех, Дидо, Зигу. Сделай так, чтобы приехала мамочка и не было больше страданий, Господи…
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
1 июля 1941 г.
Мы все живы и здоровы. Все – Норка, Ирка, Зигу, мои друзья, моя семья. И сегодня я хочу поговорить с тобой, как пока еще свободный человек. Сегодня я как все… Завтра, как все евреи, я должна буду начать носить белую нарукавную повязку. Для тебя я всегда остаюсь той же самой Ренией, другом, но для других я буду неполноценной. Я стану кем-то, кто носит белую повязку с синей звездой, я буду юде.
Я не плачу и не жалуюсь. Я смирилась с жизнью. Просто чувствую себя так странно и грустно. Мои каникулы и свидания с Зигу подходят к концу. Не знаю, когда его теперь увижу. Сегодня все работают. О маме никаких известий. Господи, защити нас всех.
До свидания, дорогой Дневник. Пишу это, пока я еще независима и свободна. Завтра я стану кем-то другим – но только внешне. И, возможно, однажды я поздороваюсь с тобой как еще кто-нибудь другой. Обещай мне это, Господи Боже, я верю в Тебя. Вы поможете мне, Булуш и Господь!
3 июля 1941 г., четверг
Пока ничего нового. Мы носим повязки, слушаем ужасающие и успокаивающие новости и боимся, что нас запрут в гетто.
Сегодня он меня навестил. Слышишь? Я думала, что с ума сойду от радости и… смущения. Он работает в клинике, перевязывает раны, так что у него практика без теории. Он милый и замечательный, как всегда. Ужасно, что теперь он не может поступить в университет. Он бы стал отличным врачом. Но он им все равно станет, вот увидишь. Мы договорились встретиться завтра в клинике. Немного странно, но почему нет? Даже теперь, когда я ношу эту повязку, главное – быть с ним.
Предполагается, что 7-го откроют границу, ах, я так горячо, всем сердцем желаю, чтобы Булуш приехала. Булуш, приезжай. Господи, приведи маму, пусть она будет с нами в горе и в радости. Бушу, приезжай. Зигмунт замечательный.
Вы поможете мне, Булуш и Господь!
6 июля 1941 г., воскресенье
Дни проходят… На днях я не видела Зигу – по своей вине, да, по своей вине. Сегодня я работала (физически, конечно), за это дают хлеб. Я еще получила картошку, это для меня победа в области обеспечения провизии. Я очень устала, но меньше от работы, чем от того, что скучаю по мамочке и Зигу. Я так сильно по ним скучаю. Умираю от тоски. Когда? Вы поможете мне, Булуш и Господь!
11 или 12 июля 1941 г., пятница
Теперь теряется счет времени. Сегодня я наконец-то его увидела. Но это была встреча на расстоянии, и там был Мацек, так что, естественно, ничего особенного не случилось.
З. работает в поликлинике, делает перевязки, зашивает раны и делает другие ужасные вещи, его называют врачом. Он мне сказал прийти в клинику и вызвать его, но я опять стесняюсь и не знаю, пойду или нет.
Но какие у меня новости! От кузена З. я узнала, что он особенно заботится о моей тетради со стихами и никому не разрешает до нее дотрагиваться. Смешно – я убежала с тобой и его фотографией, а он с моей тетрадью. Он сказал обо мне (только послушай, разве это не обо мне?): «Моя женщина утонченная».
Там, где работает Ирка, работает и кузен Зигу, и многие друзья из его дома, они все хотят со мной познакомиться, они знают, что меня зовут Рена и что я «женщина Зигу». Я ужасно растеряна, потому что я не люблю такую суматоху и больше всего не люблю, чтобы меня рассматривали. Попробую туда заскочить, но сомневаюсь, что смогу произвести достойное впечатление, обычно наталкиваюсь или на неотесанного дикаря, или на идиота. Но увидим? Все-таки, Булуш, ты всегда остаешься моим другом, и З. тоже. Вы поможете мне, Булуш и Господь!
15 июля 1941 г., среда
[68]Сегодня был очень насыщенный день. А именно: утром я встретила З., и как? Я бродила по клинике, видела Мацека, и он вызвал З., который уже был дома. Мы поговорили и долго гуляли (и из-за З. – без повязки). Наша прогулка чуть не закончилась трагически: полицейский подошел к З., спросил его национальность и паспорт. З. сказал, что он поляк и паспорта у него нет, а потом они оба исчезли. Я слышала, что идут в полицейский участок, так что я как сумасшедшая помчалась туда, потом обратно, трудно описать, что я пережила: отчаяние, страх, вину и т. д. Закончилось все хорошо. Я увидела З. во врачебном халате (идет ему безумно) и резиновых перчатках.
Этот случай, хотя и очень огорчительный, стал еще одним кирпичиком в здании нашей любви.
Во второй половине дня я пошла в клинику, смело, и встретила З. (с небольшими осложнениями). Мы пошли на долгую прогулку, и было очень, очень хорошо. Ах да, я дала ему сигареты и сладости, целое состояние по этим временам! Этот З. самый замечательный, самый привлекательный из всех. Завтра мы встречаемся в саду М., З. должен за мной зайти. Я жду З. и мамочку (в этом вся моя жизнь). Пока, спокойной ночи и хорошего дня. Рена.
Следующий день, четверг
[69]Да, я с ним встретилась. Он пришел с Мацеком. Мацек ушел к Юлеку, а мы с Зигу пошли гулять. Приятно записывать подробности, но сегодня я постараюсь передать некоторые фрагменты и немного подумать вслух, то есть на бумаге. Я говорю фрагменты, потому что мне трудно описать трехчасовой разговор. Ты знаешь, вообще нет смысла писать, это надо бы заснять в кино, и при этом на цветную пленку, чтобы ты увидел, какие у него зеленые глаза и алые губы, каким нездоровым – но прекрасным – он выглядит.
Фрагменты фильма. Что у него никого нет в Ярославе и т. д., что он думает о своей семье, что у него нет друзей мужского пола и… женского, «Ах, я знала, что ты это имел в виду» (но, несмотря ни на что, я не спросила о той, что на фотографии, но спрошу), потом – что он обязательно сможет меня удержать и что я от него не вырвусь. Потом – что он хочет на мне учиться делать уколы и что однажды он что-нибудь сделает с моим носом и, может быть, с моим ростом. Он достал мошку у меня из глаза, и, знаешь, даже приятно, когда мошка попадает в глаз, если ее достает З. Потом – о выпускном экзамене и что «он будет со мной делать», и под конец – что мы умрем вместе, держась за руки, и ляжем в одну могилу. Как тебе кажется, это ведь очень трогательно, но печально. Если бы действительно была такая общая могила, и внутри мы, наконец соединившись в последнем, но вечном объятии, а на ней слова:
Здесь лежат
Влюбленные.
Никто теперь
Не потревожит их —
Соединенных навеки
Рукою смерти.
Да, но не сейчас, сейчас еще надо жить, стремиться, пытаться что-то оставить после себя в мире. Надо, возможно… создавать счастье, а потом придут благословения мира, Бога и людей, и человек уйдет с чувством выполненного долга. З., ты, может быть, думаешь иначе – мудрее. Но я рассуждаю так материально и потому, что, как ты сам говоришь, я немного слишком спокойна. Да, я знаю, я как жирная потягивающаяся кошка. Почему мне сейчас грустно, странная, неясная и беспричинная печаль, – ах да, Дидо. Да, кроме этого, я весь день думаю о них, и ночью тоже я вижу во сне их обоих, мамочку и его. И я знаю, что я бы им все отдала, и себя, и свою душу, потому что чувствую, что люблю этих двоих больше всего, чувствую, что они мне самые близкие и дорогие. Когда я гуляю с Зигу по дальним улицам (вот ирония судьбы, мы не уверены, будем ли живы, город разрушен, война, жуткая неопределенность, белые повязки), а я счастлива, так хорошо, и мне хотелось бы постичь, точно определить «нечто», что существует и чего нет – но есть. Я иду и смотрю на необыкновенно зеленые глаза и слушаю слова, иногда ироничные (потому что у нас ироничный разговор), и этот обычный мир, который я знаю так хорошо… ужасы войны… кажется мне счастливым. И это не только эгоизм (эгоизм, то есть Зигу и я). Например, я смеюсь, З. говорит, что я смеюсь над ним, хотя знает, что это не так, а через минуту мы говорим одновременно. З.: «Смейся, если тебе это доставляет удовольствие, и когда тебе угодно», я: «Не буду смеяться, потому что тебя это расстраивает» – и мы оба взрываемся от смеха. В таком настроении хочется, чтобы все были счастливы, чтобы все хорошо сложилось между Норой и Юликом Б., Иркой и Генеком, Арианкой и Рысеком, и у всех девочек с их любимыми; хочется, чтобы все эти любви созрели и превратились в образцовые, счастливые браки. «Безумие думать об этом сегодня, думаешь, я не знаю, что ты мне хочешь сказать, дружище. Да, но те, кто любит, всегда безумны, потому что любовь – это безумие, а безумие – это жизнь. Так что пусть всем нам будет хорошо, пусть я скоро снова буду целоваться, и пусть Зигу всегда остается таким, какой он сейчас! Если бы я умела, я бы спела мощный гимн во славу Господа, любви и мира, но я не умею, так что мурлычу что-то в душе!
