Вчера я видела, как били евреев. Какой-то ужасный украинец в немецкой форме бил каждого, кто ему встречался. Он их бил и пинал, а мы ничего не могли сделать, такие слабые, такие бессильные… Нам приходилось молчать. И в тот момент моим единственным успокоением была мысль о мести, о да, месть сладка, но она не должна быть кровавой. И я хочу дожить до того времени, когда я смогу высоко держать голову, когда я буду равным, свободным человеком в свободной, демократической стране. Я хочу, чтобы мы тогда были счастливы с Зигу, вместе со всеми, кто прошел через этот ад бесчестия, бойни и унижения. Я хочу быть счастливой, хочу, чтобы сбылись мои мечты, и Ты мне в этом поможешь, Господи, потому что я верю в Тебя, потому что Ты меня никогда не подводил.
Каждое утро мимо проходят целые армии раненых немцев. И мне их жаль. Мне жаль этих молодых, усталых парней, вдалеке от своей родины, матери, жены, возможно, детей. Кто-то и за них молится всем сердцем, кто-то плачет о них бессонными ночами. Такова ирония судьбы…
Проклинаю тебя,
Чернокрылое войско войны.
Пусть погибнут под пулями
Командиры твои и свита!
Пусть потопят их воды,
И путь сожгут их огни —
И заплатят они
За всех безвинно убитых!
Вот идет он – чужой войны
Молодой солдат:
И рука, пробитая пулей,
Как ткань, повисла.
Держится он за стены
Домов – наугад
Он бредет, наощупь,
Не видя смысла.
Бесконечна тоска в его молодых глазах,
Он кричит, но не слышат его прохожие.
«Посмотрите, что они сотворили со мной,
Посмотрите, на что я теперь похож!
Ничего я кроме войны не знал,
Ничего я, кроме войны, не сделал.
То не солнце – то жизни моей оскал —
Невыносимо белый.
Мне пора. Возвращаюсь к себе домой.
Я забыл дорогу. Забыл их лица.
Изнутри наполнен холодной тьмой —
Трудно пошевелиться».
Странная эта жизнь – не пойму.
Может, кто объяснит когда-то.
Почему проклинаю я их войну,
Но жалею их раненого солдата?
6 августа 1941 г.
Настроения, мысли, слова – все меняется… Они меняются, вспыхивают и гаснут волнами. Я довольна, потому что сердце подсказывает мне, что мамочка приедет. На следующей неделе от нее придет сообщение.
Я расстраиваюсь, когда слышу, что они собираются нас отправить, что будет гетто, что там очень плохо. И, кроме этого, из-за своих личных мелких проблем я теряю остатки духа.
Лида омерзительно заигрывает с Зигу при мне. Он ведет себя очень глупо. Он ужасный эгоист, почему он не думает обо мне? Почему? Но я уже даю себе торжественные обещания, что без приглашения или назначенного свидания я не буду ходить в приход. У Лиды это не заигрывание, а что-то естественное, и как неестественно! Ирка сделала ужасную вещь. Я злюсь на Зигу, но все мои неприятности уходят при одной мысли – мамуля!
Вы мне поможете, Булуш и Господь. Мама, мама, приедет??? Когда… Мамочка. Когда… Зигу.
11 августа 1941 г., воскресенье
[71]Я работаю. У меня есть причины для радости. Теперь я ожидаю маму со дня на день. С каждым ударом часов она может появиться. Я вижусь с Зигу, он милый, хороший, дорогой. Он предложил вместе сфотографироваться, мы вдвоем. Есть причины радоваться, и все-таки я страстно желаю «этой ночи»…
Такая ночь – один только раз,
Но длится в памяти, длится,
И снится потом, все снится,
Помнят ее до смерти.
Такая ночь начинается в круговерти
Девичьих мечтаний,
Но не успеешь опомниться —
станет воспоминанием —
мгновенная, словно улыбка.
Месяц – уютная зыбка
С тихим младенцем – качался над нами,
пел соловей, и, казалось, ему подпевал
Целый мир. И ты меня —
поцеловал.
Не могу больше писать, но каждую ночь я так тоскую по этой ночи, я тоскую по ней, тоскую по этим губам… ах, эта ночь живет во мне. Такие ночи существуют, чтобы будить страстное желание, а потом неутолимую жажду. Завтра?
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
12 августа 1941 г., понедельник
[72]Ужасно, что я говорила об этой собаке. Сегодня я чувствую себя лучше, чем последние несколько дней. Да, сегодня. Зигуш был, пожалуй, самый красивый. Он мне дал свою фотографию и написал: «Дорогим сладким губам». Зигмунт сказал: «Я вижу мои сладкие губы, поэтому думаю о губах». И вообще он говорит, что «это» понятное и определенное, и «это» именно и есть наша любовь.
Мы гуляли далеко, жаждали «только чувственных наслаждений», это сказал З., и мы сели, я не хотела сидеть у него на коленях, не знаю почему, но я не могу. Я села рядом с ним, мой рот облепили листья. Почему? Думаю, именно потому, что я задыхалась от… З. обнял меня как в тот раз, и, как тогда, меня одурманил его аромат. Снова было тихо, дорога пустая и поле, и озеро, а когда мы закончили отлеплять с моих губ все листочки… пришли два немца.
Не могу описать все, поэтому упомяну «аллею любви», то есть З. и я отправляемся в мечты, проживаем все снова.
З. меня пригласил, сказал, что у него хорошая комнатка, но что из этого? А знаешь, что я ему написала, дорогому и любимому? З. был ужасно доволен, но этого недостаточно, со всей уймой слов я не смогла бы сказать, как он мне близок (и ответить взаимностью). Зигу, каждая наша встреча – бесценный подарок для меня. Можно ли воздать Богу за солнце и небо, за жизнь, можно ли об этом говорить? Мы будем регулярно встречаться по четвергам.
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
15 августа 1941 г., пятница
Зигу сказал, что я обязательно должна дать тебя прочитать маме, у меня не должно быть от нее секретов. Мама! Приезжай, и я открою для тебя этот дневник и одновременно свое сердце!
Я болею. У меня температура и болит горло. Вчера я хотела тебе рассказать, что от этого я необыкновенно счастлива. Зигу приходил навестить, сидел около меня и был, ну – как всегда. Он хотел меня осмотреть. Я была счастлива, но я всегда себя заговариваю. Да, я об этом рассказала Норке и Ирке, и заговорила себя в печаль.
