Вы мне поможете, Булуш и Господь. А ты, мама, приезжай как можно скорее!
10 сентября 1941 г., воскресенье
[74]Иногда кажется, что это было сегодня. А сегодня – не знаю, – сегодня мне кажется, что все глупо: любовь и он, и жизнь, и все повседневные дела. Все в действительности, лишенное своих романтических украшений и завитушек, отвратительно. Нет! Не отвратительно, просто подлинно, так, как оно есть на самом деле. А в такие дни, как сегодня, кажется, что это может смягчить музыка, легкая, звучная… Да, в такие дни все, что остается, – это музыка и мечты. Но не мечты, связанные с реальностью, розовые, но все-таки связанные с жизнью! Нет! Отстраненные, благоухающие, яркие мечты – как поэзия. Ах, если бы я умела красиво играть. Музыкой можно наворожить любое состояние души – только надо уметь. Сегодня я чувствую отвращение к любви, нет, не в первый раз. Это несправедливо, я знаю, но сегодня не понимаю, не могу ни во что верить. Сегодня хорошо слушать и думать…
Тихая моя песня
Плывет по Дунаю в ночи –
Под звездами, по волне.
Только звучи, звучи.
Так что я думаю и думаю, и мечтаю, и посмеиваюсь над жизненными невзгодами, сплетнями, ревностью и любовью, не знаю…
Жизнь – непонятная штука —
Без нежности и тепла —
Просто расчет,
Бездушный и грубый,
И сколько ни пробуй,
Сколько ни думай,
Столько ты ни страдай, ни плачь,
Жизнь все равно – пустая, как мяч.
Тихая моя песня,
Плывет в ночи по Дунаю —
Под звездами по волне.
Я больше печалей не знаю.
Здесь сказка открылась мне,
Здесь радостный теплый ветер
Летит за облаком быстрым,
Здесь – океан душистый —
Из маков, ромашек, роз.
Цветные мечты – туманы,
Парят над рассветным полем.
Я больше не знаю горя,
Я больше не знаю слёз.
Здесь свет кругом и сияние,
И ароматов кружение,
Здесь сны мои – ранние,
Радостные весенние
Летают,
Летают —
Легкие стаи…
11 сентября 1941 г., четверг
4 часа дня. Мне нужно уйти из дома. Я просто убегаю от Зигу. Если бы это случилось, скажем, месяц или два назад, я бы выплакала все глаза и кричала, что он мерзкий. Но сегодня – совсем ничего, как будто ничего не случилось. Странно… и все-таки я даже себе не могу сказать, я хоть немного расстроена или нет. Я не знаю, кончено ли все, но это то, что я подозревала по этому «делу». Женщина это чувствует, о да, у нее хорошо развита система оповещения. Ты знаешь, я даже не ненавижу «другую», я признаю, что считаю ее в чем-то привлекательной, как Наташа ненавидит Катю. Но все это дело немного другое, хотя я тоже была оскорблена, – но никогда унижена! Сегодня еще вернусь к тебе, а пока собираюсь к Норке. К моей единственной Норе, которая у меня осталась. У меня еще есть ты, мама, и ты, дорогой Дневник, почти так же, как было прежде. Только не осталось жажды чего-то близкого… неизвестного… Чтобы ясно понять, что я чувствую, я скажу вот что: я очень хочу их чем-то впечатлить, я очень хочу таким же образом отомстить, но не ради самой мести, а – для удовольствия. Я и раньше относилась к таким настроениям с презрением, а сегодня я признаю, что это ужасно, и, когда я, возможно, стану такой доступной девушкой, в этом будешь виноват только ты, З., и моя ревность, то, что были осквернены святые чувства, святые правила и святая любовь…
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
14 сентября 1941 г.
Но все-таки это печально, очень печально, так неимоверно, так ужасно… Я тебе не рассказывала в тот вечер о том, что он заходил – зачем? Не хотела ничего об этом рассказывать, потому что тогда любила его сильнее всего. А теперь – нет. Я жду. Ожидание меня вымотало. И я боюсь завтрашнего дня и хочу, чтобы он уже наступил, и чувствую отвращение и сомнение. Иногда мне не хочется ничего говорить, только думать и молчать. А иногда мне хочется быть злой и ненавидимой, хочется делать назло всем, хочу всех мучить и обижать – нет, не всех, не его, и не ее. Но просто мне очень грустно, совсем, ужасно грустно… Грустно, но плакать не могу, просто нет сил. Поэтому я смотрю на дикий плющ, как по его листьям стекают капли дождя, и кажется, что я плачу.
Весной – зеленый дикий
Виноград
Карабкается вверх —
К балконному окну.
Краснеют листья летом,
Осенью – бледнеют,
Печальные, сухие —
Предчувствуют конец.
А я люблю цветы весной,
Тепло, которое со мной,
Во мне;
И смех кругом,
И чтобы полон солнца —
Дом!
Но если грустно мне, то я —
Ненастный день,
По небу – тучи,
Дождь – на сердце,
В мыслях —
Тень.
Тогда я, как туман, что на холме —
Так одиноко, так тоскливо мне!
И бездну пустоты не обойти.
Тогда пишу стихи – об осени
И о дожде,
О тайной будущей беде.
Нет, я не собиралась это писать, но мне очень, очень грустно. Ах! Какой дождливый, хороший день. Вы мне поможете, Булуш и Господь.
18 сентября 1941 г., четверг
Как хорошо, что я не писала всю неделю. Я не писала, а то иначе я бы богохульствовала. Я страдала, это правда, и много, – но теперь все опять хорошо, может быть, даже лучше, чем было. Потому что с каждым разом от беспокойства и слез, от часов, проведенных в раздумьях, я все больше убеждаюсь, что люблю своего замечательного мальчика очень, очень сильно. А извинение – хотя на самом деле нельзя говорить об извинении, если нет обиды, – это подтверждает. Так что будет даже лучше, чем прежде, потому что Арианка у мамы и привезет ее сюда, и может быть, я наконец ее увижу. Ой, я проболталась, это должен был быть сюрприз. Все сразу, о Господи, – правда, как мне благодарить Тебя? Теперь я верю в счастливый конец… Я верю и доверяю Тебе, потому что Ты дал мне то, что я просила. Я люблю Тебя. Вы мне поможете, Булуш и Господь.
22 сентября 1941 г., понедельник
Теперь мечта практически сбылась. Сегодня Новый год
[75], и мечта сбылась? На самом деле не совсем, но на 99% сбылась. Я хочу, чтобы так сбывались все мечты. Такое странное чувство. Думать, что мама так близко, что она в том же городе, что она думает обо мне, что она хотела бы меня обнять так же, как я… думать, что есть жуткая река, река, которую жуткой сделали люди. Река, которая разлучала нас два года, – и теперь снова. Почему, невероятно, что я не могу увидеть маму, когда она так близко, так близко. Арианка, я ей так завидую, она с ней. А теперь она опять уедет, и я не смогу ее даже поцеловать. Я опять ей ничего не скажу – но сколько так будет, и снова этот вопрос – когда? И все-таки на сердце стало легче от того, что она не так далеко, что Ты ее ко мне приблизил, Господи Боже. Как было бы хорошо, если бы я могла ей все рассказать про сегодня и эти прошедшие два года. Ты знаешь, мама, я та же, что и всегда была, твоя скрытная, вся «твоя», но, может быть, я чувствую что-то большее, но не так хорошо. Все из-за З. Не знаю, почему меня смущает то, о чем я мечтала? Почему все эти поцелуи зажигают меня только после того, как он уходит? Я начинаю все чувствовать, я корчусь на диване, я не сплю, мои чувства напряжены до предела. А когда «это» произойдет, когда продлится два часа, тогда З. не придется угрожать мне уколами брома и т. д. Почему? Не знаю… то есть я чувствую инстинктивно, что в Зигу многое изменилось. Не знаю, в лучшую или худшую сторону, потому что у меня «обычно нет твердого мнения ни о чем, черт побери», но изменения явно есть. Иногда мне даже кажется, что, ну, не знаю… В любом случае есть явное влияние этой «свободомыслящей и свободно действующей» женщины. И у меня глупое, отвратное, раздражающее чувство, а-ах! Я круглая идиотка, если могу хоть что-то сказать против красивейшего парня, и кроме того, что все равно люблю его очень, очень сильно, – но все-таки я очень расстроена и мне кажется, уже знаю почему, точно! Потому что я глупее и уродливее его, и я ниже его во всех отношениях. «Что я умею кроме сочинения стихов?» Хорошо, но не пытайся меня убедить, что ты должен учить меня всему, потому что ты сам всего не знаешь, понятия не имеешь. Слепой ведет слепого. Но мне сейчас намного лучше, сейчас я так тебя люблю, дорогой Дневник! Фу, какое облегчение. Я не рассказываю тебе глупых подробностей, так лучше. Хотя они не такие уж глупые, они приятные, но всегда… скрытные. Теперь намного лучше, о, почти хорошо. Такая хорошая ночь, мамочка моя, я могу тебе это сказать впервые за два года. Ты меня не услышишь, но я знаю, что ты тоже обо мне думаешь и желаешь мне доброй ночи. Мама, приезжай ко мне. Приезжай, моя единственная Буня. Ты единственная, кто всегда меня неизменно любит, и ты надо мной не смеешься. Пока, мамочка, хорошего сна, пусть тебе приснится, что все, о чем я молилась вчера, сбудется. Сегодня я мечтаю о благоприятном окончании войны, о примирении для моих родителей, о Зигуше для меня одной и о хорошем для всех.
