Хотелось бы написать что-то веселое, поблагодарить тебя, Рения, за все, что ты сделала, чтобы этот вечер был приятным, но не могу. Утром я сияла от радости, а сейчас сижу здесь замерзшая, склонившись над страницей из твоего дневника, совсем разбитая, и не могу больше думать о чем-нибудь. Это все Зиго. Он заставил меня почувствовать себя маленьким, глупым, никчемным человеком, способным в лучшем случае идиотски улыбаться или, вернее, смеяться, и ни на что больше. Рения, не держи на меня зла за то, что я испортила этот день, полный тепла, нежности, радости. Нам надо запомнить одно: удовлетворение никогда ничего не созидает. Я благодарна Зигу за то, что он привел меня в чувства (совершенно не намеренно). Я пришла в себя, не знаю надолго ли, потому что есть еще человек, способный снова повлиять на мое душевное состояние.
Мы могли бы действительно начать наш роман сейчас, настроение как нельзя подходящее, но есть одна проблема, Рения. Я просто не в состоянии. У меня нет ни капельки писательского таланта. У тебя настолько больше воображения. Ты пишешь так легко, у тебя есть особый стиль. А мои знания слишком ограниченны, чтобы взяться за написание даже самого маленького романа. Рения, начинай писать сама, а я, может быть, присоединюсь к тебе, а может, нет, посмотрим.
Но сейчас я думаю кое о чем новом, об идее Милы. «Организовать день правды», – сказала она нам, и – «Выложить все начистоту». Да! Нам надо осуществить этот план. Может быть, изменится мое отношение к Зигу, может, это даже приблизит меня к вам двоим.
Странно, ведь нам не нужны новые обстоятельства, потому что я не думаю, что мы могли бы быть ближе друг к другу, чем сейчас. Потому что, Рения, мы очень близки, но я далека от вас с Зигу. Я это всегда чувствую, когда вы вместе, и мне, правда, хотелось бы это изменить. Так что не унывай, все должно закончиться хорошо. Мы так многого достигли, Рения, получится и это. Да здравствует 16 марта! Да здравствует наша дорогая дружба! «Уходите неприятности, слезы и потрясения…»
Вторник, 17
Вчера я не писала, потому что ты был у Норки. Жаль. Мне было так хорошо. И всю эту радость, блаженный покой я передала на страницы Нориного дневника. Я так чувствовала даже днем. Мы были вместе, все четверо, и я подумала, как мы близки. Обидно, что ты, Нора, что ты не чувствовала того же… (ах, ты ничего не знаешь о Юлеке). Странно, что я о Юлеке написала так мало. Теперь напишу больше, раз он стал моим… как это… моим «шурином».
Мне Юлек действительно очень нравится, особенно тем, как он удачно меня разочаровал. Я ожидала, что он довольно опытный с девушками, такой лодырь, искатель удовольствий, поверхностный, талантливый и очень умный. А сейчас я вижу, что в нем есть что-то очень непосредственное, ничего искусственного, ничего неестественного. Он очень хороший, и никакой самовлюбленности. Так что я рада, что Норка сказала «я люблю». Надо признать, сказала она это в форме вопроса: «Я люблю?», но она его любит, не зная об этом, давно. И я желаю ей всего самого лучшего в любви. С нетерпением жду, чтобы это случилось.
Вчера я чувствовала, что все, о чем мы мечтали, сбылось. Мы победили ее, эту ужасную корову, у нас есть общий «ребенок» (альбом), у нас есть наша дружба и… мы сфотографировались. Да, это (для тех, кто понимает) тоже очень важно. И тогда, то есть вчера, когда мы наконец остались одни, было приятно и пахло весной. Зигмунт сказал, что мы больше никогда не будем ссориться. Но я ответила, что это невозможно. Правда, я это знала и признала, что злилась, а когда я злюсь, я выдумываю о нем возмутительные вещи, и уже забыла, что это было, и сожалею об этом, пока эта рана снова не заболит. Пока я не вспомнила, что он стеснялся пойти со мной к Ирке. А сегодня меня снова разнервировала эта история с фотографией.
И, знаешь что, сегодня я взглянула на него ужасно негативно. Крела была права, когда сказала, что он вульгарный, – я страшно смутилась. Но Норка все это сгладила, представила с юмором и мягко, и в результате вызвала сочувствие. Хорошо, дорогая Нора, это так мило с ее стороны. Мне любопытно насчет фотографии и что он скажет. Уверена, мы похожи на Антека и Маргошку
[85]
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
19 марта 1941 г., четверг
Счастливый Четверг, со вкусом поцелуев и слез! Я высказала свои заботы и теперь чувствую себя лучше. А Зигуш тоже был такой хороший и любящий. Но меня все-таки что-то еще беспокоит. Не знаю что. Некоторые разговоры оставляют у меня неприятное чувство. Но я все еще люблю его очень, очень сильно, несмотря даже на то, что он мне не кажется таким красивым, как раньше.
Мне нравится эта атмосфера нежности, полная ласк, тепла – я бы все за нее отдала. Да, моя дорогая мама, я тоскую, я страстно желаю того, чего у меня не было, потому что ты была так далеко. Вы мне поможете, Булуш и Господь. Доброй ночи…
21 марта 1942 г., суббота
Ирка собиралась зайти. Все это такие пустяки, она воплощение подлости. Мила назвала это своими именами…
Но сегодня для меня особый день, потому что Норка… Я сгораю от любопытства и удовлетворенности. Наконец-то, ого! Теперь можно вздохнуть.
Весна, любовь,
Но только мне
Так одиноко по весне!
И я опять встречаю грусть
И с одиночеством борюсь.
А мне бы – в свет и синеву
Из мира, где сейчас живу.
Но сердце робко говорит:
«Меня, мой друг, не изменить —
Куда бы ты ни подевалась —
Я здесь безропотно останусь!
Да-да, законы бытия
Известны мне: должно и я
Уйти с тобою навсегда.
Но я не верю! Ерунда!
Хотите – смейтесь надо мной!
А только вечный непокой
Во мне! Я – не умру! Еще не срок!
Так дайте воздуха глоток!»
Позже допишу.
Закончу позже.
Мы победили. Вернее, Нора победила. Она к этому шла, и сегодня это (не произошло), но проявилось. Мы почувствовали, что мы есть друг у друга и что у нас есть они.
Юлек пошел с Норой, Зигмунт остался со мной. Она как бы сдулась, разочаровалась, одинока. Я видела, что она хотела заставить меня ревновать, а потом проявить сочувствие (как она однажды сделала), но сама попала в эту ловушку. В большой степени это сделал Зигмунт. Я была так ему за это благодарна. Могла зацеловать его до смерти. Зигушка, сейчас я испытываю такую страсть, какой не чувствовала давно. Между прочим, ты был в плохом настроении.
Главное, что теперь мне жаль Ирку. Я разрываюсь от сожалений, когда думаю, что она чуть не плакала, когда уходила. Мне очень, очень жаль, но так должно быть, такова жизнь. Если бы она уходила с улыбкой, тогда сейчас плакала бы я. Булуш, теперь можешь смеяться. Пока, шлю поцелуи тебе… и не тебе.
