Вы мне поможете, Булуш и Господь.
23 марта 1942 г., понедельник
Спасибо, Господи! Большое спасибо за то, что я не одна, не голодаю и не заперта в тюрьме, а нахожусь дома со своими близкими, – это я ценю. Я все еще помню лицо в каске и снова ужасно боюсь, ужасно боюсь, так же, как тогда, и очень хочу плакать. Это действительно было чудо, необыкновенное чудо – спасибо Тебе, Господь Всемогущий, и моей Дорогой Маме, которая где-то далеко молится за меня. По сравнению с этим все остальное обыденно и бледно – прогулки, поцелуи, фотографии. Ну и что З., ну и что, что я беспокоилась из-за того, что он мне больше не нравится, что он кажется странным, что в мыслях я поворачивала его лицо в своих руках. Но это даже не смешно, как я могла это сказать, какая ужасная тёлка? Перед его нежностью я заставляла себя это как-то преодолевать, и мне вообще не приходилось себя заставлять, что было отлично. Я рада, что сегодняшний день закончился… но и жаль тоже. Потому что мне снова очень хочется чего-то.
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
25 марта 1942 г., среда
Ирония судьбы. Они закрывают наш квартал (я не смогу видеться с Норкой), они выдворяют людей из города; преследования, беззаконие. И плюс ко всему этому – весна, поцелуи, сладкие ласки, из-за которых я забываю обо всем в мире. Пока. Вы мне поможете, Булуш и Господь.
28 марта 1942 г.
Кто-то остается дома, потому что должны оставаться. У кого-то зеркало на столике, и он смотрит в него и видит, что растолстел. У кого-то в голове проносятся мысли, как вода по колесу мельницы. Меня прервали, и я не закончила, пока. Вы мне поможете, Булуш и Господь.
Следующий день
Жаль, что вчера не писала. Вчера меня захватили весенние желания. Зигу так добр ко мне, такой нежный, такой ласковый – как никогда прежде. Даже в компании мне от этого хорошо, то есть мне было хорошо, больше этого – нет, нет. Я просто не переношу всех этих «охотников». Их много, я в окружении, как будто нахожусь в клетке. Одни пытаются быть открытыми и честными, другие сквернословят за моей спиной, еще другие пытаются через брата или кузена, а еще другие… эх, не стоит об этом писать.
Досадно, что мы так и не сделали фотографии. Ты знал? И что ты думаешь? Отвратительный мир. Нет, не мир, просто наш маленький мирок. И в любом случае, почему З. мне это все говорит, это серьезно выбивает меня из наших отношений, а в то же время подстегивает меня, я начинаю «чувствовать», что я на земле. «Если солнце светит только для буржуазии, мы потушим его»
[86]. Правильно! Да, да, вот что я усвоила.
Юлек у меня вызывает отвращение. Меня беспокоит, что я не сказала Норе, но я не могу. Она выглядит такой счастливой, такой довольной. Как я могу это разрушить одним словом?! Нет, я этого не сделаю, не могу. В конце концов, все не идеальны. Все. Я даже не знаю, что лучше. Но когда мне это говорил З., я была рада, я рада, что он вообще существует, что мы существуем и наша мисс
[87]. Я чувствовала, что-то, что есть у нас, как-то больше, чем то, что у нее. Что З. более постоянен. Но все неопределенно. Вообще ничего не ясно. Я переживаю странный период, мне хочется писать стихи, и я не могу – нет сил.
Послушайте,
Прохожие,
Мечтатели и рифмачи,
И фантазёры-трюкачи,
Вы ходите по миру
И смотрите на небо,
Ну что вы ищете
Среди холодных звезд?
О ком вздыхаете
В серебряной ночи?
Вот мир – живой и быстрый,
Шумливый,
Говорливый —
Пред вашими глазами!
Пусть волны успокоятся,
Пусть верную дорогу
Укажет вам звезда!
И не смотрите вы на мир,
Мечтами упиваясь,
Рискуйте, узнавайте жизнь,
Идите, оступаясь,
И падая, и поднимаясь вновь,
Летите из неволи
Уюта, а иначе – смерть
От скуки и от боли.
Да, это правда, но среди облаков так прекрасно и так скверно внизу на земле – в этом нет смысла. А теперь для клуба небольшая сплетня.
Хочешь? —
Заберемся на гору!
Я всегда отвечала: «Да»
А теперь вот спрошу тебя:
Хочешь ли? Можешь ли?
Выдержишь ли?
Вот моя любовь —
На ладони.
Вот вопрос мой:
Знаешь ли?
Не утонем ли?
Не разобьемся?
Наша любовь —
Тоже тебе
Задает вопросы.
Поразмышляю в постели. Вы мне поможете, Булуш и Господь.
7 апреля 1942 г., вторник
Вот так… Мы поссорились и… я решила продолжать сердиться. Но Норка пришла меня убеждать. И убедила. Меня легко убедить. И в самом деле, я рада, что Норка поговорила с Зигу. Я этого давно хотела. Еще я рада, что она идет завтра на пикник и что она любит своего Юлека, что в эту весну она так «преуспевает». Я все думаю о моей весне в прошлом году. Пусть Норенька будет счастлива, она этого заслуживает. Каждый должен пережить первую весну. Наши «весны» так похожи, совсем так же, как мы сами. Но есть и «нечто» разное, как ты знаешь.
Я буду биться с Иркой… любым доступным оружием. У меня было это глупое чувство безразличия – и теперь это не имеет значения…
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
9 апреля 1942 г., четверг
Уже все хорошо, все хорошо. Дела идут хорошо… и это хорошо. Мой обожаемый, обожаемый Зигуш. Моя дорогая, дорогая Нора! Я так рада, что вы узнали друг друга. Зигуш, твоя душа такая нежная, как побег мимозы. От каждого порыва ветра он становится слабее. Он умирает. Я никогда не изменюсь. Я всегда буду мечтателем, ничего не поделаешь. Я все еще витаю в облаках, я все еще живу в царстве снов. Булуш, сегодня, даже хотя я люблю тебя не меньше, мне обидно, и это не впервые. Мне с ним сейчас так хорошо, хочу прижаться к нему, крепко обнять… Мой, мой, только мой! Хороший, лучше, чем я. Пока, Зигуш…
Вы мне поможете, Булуш и Господь.
10 апреля 1942 г., пятница
Сегодня утром я много думала о нашем вчерашнем разговоре. Солнце было такое яркое и (казалось) любящее. Я почувствовала весну и должна сказать, что это был мой первый по-настоящему весенний день. Сегодня меня не раздражали «пары», вообще-то, так уже несколько дней. Сегодня даже целующиеся пары могли вызвать только дружеские и теплые чувства. Но даже сегодня, да, все равно утром я строила планы о том, чтобы уехать далеко, высоко, вглубь, и поскольку я их строила на некоторое время, хотела взять с собой Зигмунта. Думаю, начало было таким:
