Каждому району города предлагается своя модель визуального потребления, соответствующая платежеспособности: культура, таким образом, становится механизмом стратификации. Публичная культура общественных пространств пограничных районов между центром и окраинами распространяется БИРРами победнее. Ее основными чертами являются понятный дизайн, ощущение безопасности, историческая архитектура и многолюдная толпа, где все друг другу улыбаются, как в пригородных торговых центрах. На выбор мотивов местной идентичности ключевое влияние имеют владельцы магазинов и коммерческой недвижимости. А поскольку большинство из них живут не в этом районе, а то и не в Нью-Йорке, их представления о публичном пространстве имеют эклектичный характер: это может быть город, с которым связаны какие-то особенные воспоминания, уютная европейская площадь, пригородный торговый центр, «Мир Диснея». Так или иначе, но их представления об общественном пространстве коренятся, как правило, в коммерческой культуре.
Интересным способом присвоения БИРРом функций публичной культуры является новый «местный суд» на Таймс-сквер, который возник из инициативы, предложенной чиновниками, близкими к БИРРу Таймс-сквер, а именно – осуществлять функции мгновенного правосудия по преступлениям, совершенным на данной территории, в местном неиспользуемом кинотеатре (New York Times, November 15, 1991, A1). Целью такого беспрецедентного шага по делегированию полномочий, не имевшего аналогов в городской правоохранительной системе с 1960-х годов, было очистить Таймс-сквер от преступных элементов. Статусные городские и государственные чиновники горячо поддержали эту инициативу. Местный суд, говорили они, ускорит производство по делам правонарушителей, обвиняющихся в таких мелких преступлениях, как проституция, кражи в магазинах, бродяжничество, уличное наперсточничество, и позволит местным органам напрямую влиять на уровень жизни. Владелец кинотеатра, безвозмездно предоставивший его для суда, а по совместительству председатель «Шуберт Организейшн», сетовал на «разрушающее» влияние преступности на план редевелопмента Таймс-сквер, реализация которого откладывается вот уже много лет. Заместитель мэра по вопросам безопасности признал, что предложение по устройству отдельного суда для Таймс-сквер может быть признано «элитистским», однако проблема финансирования этого учреждения еще более затруднительна. «Таймс» в редакционной статье по теме выступила с безоговорочной поддержкой инициативы. Единственный голос против нововведения принадлежал отделению адвокатуры района Манхэттен, которое посчитало неправильным выделять отдельные материальные и человеческие ресурсы на отдельный территориальный суд, а также Обществу правовой поддержки, которое присоединилось к адвокатуре, указывая на увеличение нагрузки на адвокатов, которым придется специально ездить из расположенного в Нижнем Манхэттене районного суда.
«Суд Таймс-сквер» обещал создать новую публичную культуру, соответствующую исторической подоплеке этого места: «Когда красные бархатные кресла заполнят внимательные зрители, от судей и адвокатов можно будет ожидать того достоинства и высокого профессионализма в исполнении своих функций, которых уже давно не увидишь в Уголовном суде. Приговоры также станут гораздо разнообразнее и полезнее для общества, нежели обычные в таких случаях штрафы или краткие сроки заключения: так, наперсточников можно будет приговаривать к принудительным работам по уборке улиц» (New York Times, November 17, 1991). И действительно, когда суд начал работу в 1994 году, приговоры со сроками от 10 до 12 дней исполнялись по месту вынесения – в районе Таймс-сквер. Человеку, приговоренному местным судьей, местный же БИРР выдавал метлу и отправлял мести тротуары. Похожим образом БИРР «Гранд Централ Партнершип» нанимал бездомных мести 42-ю улицу. Публичная культура, достойная романов Чарльза Диккенса.
Безопасность, этничность и культура
Одну из наиболее ощутимых угроз для общественной культуры несет политика повседневного страха. Физическая агрессия, беспричинное насилие, преступления на почве ненависти к определенным группам населения: опасность нахождения в публичных пространствах полностью подрывает принцип открытого доступа. Пожилые люди, живущие в городах, постоянно испытывают страх, поскольку упорядоченность времени и мест, к которой они привыкли, претерпевает негативные изменения. Пожилой еврейский политик, который с 1950-х живет в Браунсвилле, еврейском рабочем районе Бруклина, говорил мне: «Моя жена могла выйти из дома, чтобы встретить меня с политического митинга, оставив детей дома с открытой дверью». Дама из еврейского сообщества вспоминает о тех же временах: «Я ходила на концерты на Манхэттене в норковой шубе и возвращалась в час ночи на метро». Воспоминания бывают преувеличенно радужными, тем не менее суть их ясна. Нынешние опасения этих людей не так уж отличаются от страха черных мужчин, которые рискуют попасть в неприятности, если оказываются в преимущественно белых районах ночью, или тревоги полицейских и пожарных, на которых совершают нападения, когда они пытаются использовать свои полномочия в столкновениях с уличными бандами, наркоторговцами или просто вооруженными подростками. Города просто недостаточно безопасны для активного участия жителей в общественной культуре.
Проблему преступности, как правило, пытаются решить путем строительства новых тюрем и применения смертной казни – таков привычный ответ на политику страха. «Посадить всех поголовно», – услышала я как-то в автобусе, и в этом предложении подобная политика была лишь доведена до смехотворного предела. Другой вариант – передача в частную собственность и милитаризация общественного пространства, в результате чего на улицах, в парках и даже в магазинах повышается уровень безопасности, но снижается уровень свободы. Еще можно создавать пространства типа торговых центров или Диснейленда, которые только кажутся общественными, потому что множество людей пользуются ими для одних и тех же целей. Принимая во внимание риторику социального равенства, традиции гражданского общества и рыночную экономику, социальное разграничение общественных пространств задача не такая простая. Уход от «реальности» (Huxtable 1993), который ведет к приватизации общественного пространства в Диснейленде, – это попытка создания альтернативной и, в конечном счете, куда более пугающей культуры общественных пространств.
В «Кварцевом городе» Майк Дэвис (Davis 1990) описывает изменения, которым подверглись общественные пространства Лос-Анджелеса из-за видеонаблюдения и других мер безопасности. Над гетто зависают вертолеты, полицейские преследуют подростков как членов преступных банд, домохозяева закупают оружие и средства защиты, на которые у них хватает денег… или смелости, чтобы их применить. Лос-Анджелес, конечно, можно считать крайним случаем высокотехнологичного контроля за общественными пространствами, но знаки видеонаблюдения «глаза на улице» я встречала и в небольших городках Вермонта, а сам дизайн Брайант-парка являет собой сравнительно нетехнологичный, но не менее внятный пример навязчивой заботы об общественном порядке. В действительности Брайант-парк больше похож на привычное общественное пространство, чем центр Лос-Анджелеса, только потому, что его безопасность обеспечивается в рамках демократичного дискурса эстетизации городского пространства и страха, который оно внушает.
