В последние годы специалисты по социологии, урбанистике и литературе немало писали о пространствах коммерческой культуры, в особенности о парижских пассажах конца XIX века и крупных универмагах других великих городов, в качестве прототипов общественных пространств эпохи модернизма. Шопинг-молл конца XX века привлекает внимание теоретиков и журналистов как основное общественное пространство постмодернизма. Нас подвигают к осознанию важности потребления для общественной культуры современных городов – потребления особого рода, в котором основным чувственным ориентиром становится зрение, и люди выбирают между различными поверхностными ощущениями, стараясь понять, какое из них лучше скрывает тоскливое одиночество и неприкаянность города под упаковкой новизны, роскоши и неоновых огней. Такие взгляды сформировались под влиянием Вальтера Беньямина, чьи труды были заново открыты англоязычной публикой в 1970-х годах, что спровоцировало масштабные исследования истоков модернизма, которым свою деятельность посвятило целое поколение историков. И вот теперь вторичный исследователь – урбанист – попытается разобрать на составные части созданное ранее единое восприятие городских пространств, чтобы добраться до корней этнических, классовых и гендерных различий городских культур.
Под предлогом деконструкции городского опыта торговые зоны анализировали – или критиковали – с точки зрения архитектуры и технологии, их связи с ощущением безопасности и угрозы, а также моделей поведения, к которым они побуждают своих посетителей. Если с появлением торговых галерей из литого чугуна, стеклянных витрин и электрического освещения первых универмагов на городские улицы пришла сказка, то управляемый микроклимат и целые торговые улицы современных торговых центров сделали потребление более индивидуальным переживанием. Женщинам дали право на работу и на шопинг в потребительских пространствах XIX – начала XX века, однако общепринятые правила торговли и обслуживания ограничивали их участие в общественной жизни и создавали оазисы хороших манер для представителей среднего класса. Пожалуй, самой заметной моделью поведения в литературных описаниях городской жизни XIX века является так называемый фланер – независимый, но малоимущий молодой человек, художник или писатель, который бродит по улицам и кафе, погруженный в мечты, страстные желания, поглощающий город с цинизмом страждущего голодного бродяги. В современных торговых центрах такой неоднозначной фигуры не встретишь. Если кто и «противостоит», тем не менее участвуя в процессе, так это праздношатающиеся личности, пожилые физкультурники в поисках безопасного места для зарядки да подростки, которые собираются в торговых центрах, поскольку на окраинах этому общественному пространству просто нет альтернативы. И хотя с одного взгляда мы не можем понять их мыслей и настроений, мы знаем, что это пространство имеет для них определенную значимость и по-своему формирует их социальную идентичность. Общественное торговое пространство связывает их с социумом (Shields 1989, 1992b; Morris 1988).
Окидывая взглядом прошлое мест потребления и вспоминая Бодлера, Мане, Бомарше или наблюдая его будущее в виде Inner Harbor, West Edmonton и Mall of America
[43], можно сказать, что такое восприятие мест потребления соответствует определенному критическому взгляду на город в целом. Он привязывает сам процесс разглядывания к социальному контексту и помещает зрителя и обозреваемое, субъект социального действия и объект желания в социально обусловленные рамки. Поэтому фланер почти никогда не имеет женского рода (Wolff 1985), а художники и писатели, обязанные познанию города главным образом женщинам, постоянно описывают темные стороны своей бурной жизни, полные сексуальных приключений с проститутками, актрисами и моделями. В пасторальных картинах более раннего периода отношения между мужчинами и женщинами обусловливались наличием/отсутствием имущества.
В городах взаимоотношения полов перешли в форму приобретения товаров широкого потребления. Что, в конечном итоге, представляет собой акт покупки товаров или торговли телом в стандартизированном рыночном обществе, как не обмен услуги на денежные знаки? В такой картине мира фланер видится империалистом. Когда он расхаживает между витринами с товарами, многие из которых импортируются издалека, его взгляд потребителя насыщает экзотические символы новыми смыслами, и он вплетает их в пеструю и богатую ткань городской розничной торговли (Shields 1994). Тем не менее эти непривычные товары, как и вторжение иммигрантов, ими торгующих, вызывают у него смешанные чувства. Рынок колониальных товаров расширяет горизонты фланера, но при этом оскорбляет чувства коренного жителя. Так и современные горожане жалуются на засилье представителей третьего мира на улицах.
Товары широкого потребления становятся воплощенными мечтами, говорит Вальтер Беньямин (Buck-Morss 1989). Можно сказать, что горожане витают в этих мечтах. Современный горожанин – это абстрактный материалист Георга Зиммеля, вынужденный высчитывать свое социальное положение с учетом расстояния, денег, той или иной стоимости, покупающий мечту в рассрочку. Спустя почти век после выхода книги Зиммеля, общественное пространство по-прежнему находится под влиянием времени и денег. А городская культура – по-прежнему культура улиц (или внутренних улиц торговых центров), где коммуникация определяется объединяющими всех товарными устремлениями и рискованным, а потому редким, обнажением различий.
Но о каких улицах идет речь? И о каких различиях? Несмотря на большой вклад в осознание исторических процессов, при поиске истоков современности в городских местах потребления слишком много внимания уделялось господствующим формам централизованных инвестиций и стандартизированной репрезентации товаров, а вопросы народной потребительской уличной культуры обходились стороной. Можно возложить вину за это на очарование модных парижских магазинов и повсеместность массового потребления или на предпочтение, которое читатели отдали загадочному Беньямину «Парижских пассажей», а не невротическому Беньямину «Берлинских хроник». Или на вездесущность торговых центров.
Однако торговые пространства центра города и окраинные моллы далеко не единственные места проживаемого опыта (espaces vécus
[44]), формирования идентичностей и сообществ. Постоянные потоки иммигрантов и растущие рынки, необходимые для удовлетворения нужд многочисленного населения, заставляют большие города создавать более сложные, разнообразные и неоднозначные места потребления. Как и в прошлом, этнические торговые улицы больших городов полны импортных товаров, уличных торговцев, музыки, политических дебатов – в общем, всего, что присуще общественным культурам города. И хотя приверженность таких мест потреблению ничуть не меньше, отличия от пассажей и моллов очевидны. Только фанатично преданный делу потребления человек станет описывать их в категориях товарного фетишизма; на самом деле такие улицы становятся местом для значительно более важных повседневных социальных практик.
