Таким образом, покупательская культура в различных своих проявлениях важна не только на уровне личных предпочтений или даже типов потребительского поведения. Она является важной составляющей процесса создания городских пространств, более того, будучи одним из базовых способов коммуникации, она формирует различные общественные культуры. Покупательские культуры предоставляют социальным группам возможности для саморепрезентации и включения этих идентичностей в более широкий круг городской общественной культуры. Они же поднимают вопросы социальной интеграции, которые выходят далеко за рамки упрощенных формулировок классового, расового, экономического или культурного анализа. Когда мы рассматриваем такую форму организации, как базар, жизнестойкость которого ставит под угрозу эстетические стратегии сравнительно привилегированных групп, его торговые улицы ведут нас напрямую к анализу материальных проявлений культурных форм (см.: Stallybrass and White 1986).
Почему заново открытый в 1970-х годах Вальтер Беньямин оказал на нас такое влияние? Потому, очевидно, что в своих работах он объединил материальный и культурный анализ. Более того, он коснулся сути эмоциональной неудовлетворенности урбанизмом и общественной культурой. К тому времени такие архитектурные критики, как Герберт Ганс и Джейн Джейкобс, уже показали, что разрушение старых районов и типовое строительство в новых чреваты скукой однообразия, отчуждением и, наконец, массовым исходом жителей. Когда же следующее поколение взглянуло на районы, где прошло их детство, они испытали схожее чувство утраты. Они связывали его с крупными проектами реконструкции и строительства 1950-х и 1960-х годов и чувствовали, что в отсутствие возможностей пустить корни они вынуждены их обрывать, и испытывали гнев, как люди, лишенные ставших родными улиц, и тревогу по поводу общественного воспроизводства своего класса и этнической группы – все то, что так замечательно описывает Маршал Берман (Berman 1982) на примере своего района в Бронксе.
Связанное с потерей своего места выселение подготовило почву для политического отождествления с другими «лишенцами» – бедняками и чернокожими – и состоящего наполовину из чувств, наполовину из рациональных соображений разочарования в той обетованной новизне современности, что в свое время стала одной из причин Великой эмиграции европейцев в города Соединенных Штатов, а оттуда в их пригороды. В прочувствованных воспоминаниях Беньямина о Париже конца XIX века и Берлине начала XX-го мое поколение обнаружило и универмаги центральных районов, и пригородные торговые центры послевоенной Америки.
Тогда мы оказались в положении дважды лишенных наследства. С одной стороны, мы выступали против социального конформизма и «одномерного человека», поэтому дух массового потребления, воплотившийся в торговых центрах, был нам чужд; с другой – оказавшись белыми нацменами, мы обнаружили, что районы, где мы выросли, и центральные улицы, куда мы ходили за покупками, перестали быть «нашими». Все чудеса и великолепие центра, которое поражало нас в детстве, на самом деле оставались от старого устройства города, элиты которого чувствовали себя осажденными в собственных домах еще с начала 1900-х. Но мы об этом и не подозревали. А пока город очаровывал нас, универмаги строили свои отделения в пригородных торговых центрах. Впоследствии некоторые обанкротились, другие, словно птица феникс, восстали из пепла, чтобы вернуть городу представление о новых торговых пассажах и центральных универмагах.
Биение жизни и терпимость, которую мы ощущали на улицах, снова чувствуются на уличных рынках и у прилавков на тротуарах, чьи экзотические товары и нездешние продавцы напоминают об иммигрантах-лоточниках былых времен и о рынках под открытым небом, которые были закрыты властями и исчезли в 1930—1950-х, еще до начала наших детских воспоминаний. Уличные торговцы и по сей день угрожают благосостоянию владельцев магазинов и портят вид торговой улицы, одним своим появлением снижая уровень до деклассированного. Повышение общего уровня, на которое горячо надеются все местные торговые ассоциации и от которого мы как представители среднего класса только выигрываем, является еще одной формой «лишения».
Несмотря на экономический кризис 1990-х годов, способствовавший процветанию дисконтных торговых центров, есть предприниматели и покупатели, предпочитающие «высокую» торговую культуру. При этом, как в голливудских фильмах 1920—1930-х годов, картины буржуазной культуры центральных районов не подразумевают реалий этнических торговых улиц, хотя многие ведущие универмаги были основаны иммигрантами, которые разрабатывали и устанавливали эталоны обслуживания. Похожим образом местные торговые улицы часто становились средством репрезентации и воспроизводства определенной этнической или социальной группы. До 1970-х годов торговые улицы центра и окраинных районов заметно различались: центр все еще представлял собой ландшафт власти, 11-я улица – народную стихию. Состав обеих складывался из разного набора корпоративных и этнических продуктов, разного соотношения и взаимопроникновения улицы и интерьера, различной иерархии глобального и локального в космополитичном центре и приживания пересаженных в почву 11-й улицы корней. Это было еще до того, как деликатесные лавки на окраинах открыли для себя сыр бри.
И до того, как расовый баланс во многих центральных и окраинных торговых улицах сместился отнюдь не в сторону белых американцев. В 1920—1950-х годах, десятилетии, когда центральные универмаги достигли пика своей грандиозности, произошло массовое перемещение белых в пригороды, а черных – в центральные районы городов. Упадок господствовавшей покупательской культуры после 1960-х годов стал проявлением фрагментации господствующей общественной культуры. С 1970-х годов понятие «выше среднего» стало означать больше, чем просто покупательскую культуру, где деньги решают все. Оно стало обозначать определенный вид общественной культуры, важными составляющими которой являются: расовый баланс, при котором у каждой группы свое место; общественное пространство, которое нередко патрулируют охранники в форме; приглушение этнических красок как путем эстетизации, так и через фирменные стили корпораций. В повышении среднего уровня торговых пространств проглядывает образ города для среднего класса.
Отчасти эти изменения происходят в центральных районах, когда пространства базара отвоевываются БИРРами и корпоративными стратегиями развития; отчасти – на окраинах и даже в пригородах, где иммигранты и американцы по рождению борются за этническую идентификацию торговых улиц. Утверждать, будто новые формы торговли в городе возникли как реакция на повсеместные процессы глобализации, означало бы слишком упрощенно понимать сам феномен торговых улиц. Напротив, иммиграция и экономический спад, а также постепенная адаптация к новому использованию зданий, предназначавшихся для розничной торговли, возродили такие древние формы, как уличная торговля и блошиные рынки, еще четче обозначив при этом необходимость экономического оживления центральных районов. При том что за это оживление высказываются многие слои, что оно означает, до конца непонятно. Относительно прав на уличное пространство по-прежнему нет консенсуса, напротив – противоречия вокруг того, какие товары продавать и как эстетические критерии уличного оформления могут влиять на существующие формы идентичности и общественной культуры, лишь усиливаются.
