Инквизитор сидел на одной ноге, подвернув ее под себя. Вторую он спустил с дивана. А руку пустил вдоль спинки. За моей головой.
— Я с кем разговариваю, — послышался вопрос. Мне пощекотали щеку пальцем, чтобы привести в чувство. — Фея, ты здесь? Со мной?
Я поклялась сама себе молчать. И не говорить ни слова. Поэтому, стиснув зубы, просто смотрела на плинтус. Прикидывая, помещусь я там или нет? И как отреагируют тараканы на нового обитателя.
— Плохо, — заметил Инквизитор. И простонал на выдохе. — Ладно, попробуем по-другому. Приношу извинения. Перегнул. Я просто до сих пор под впечатлением. Кто бы мог подумать…Да…
— Надеюсь, это очень ценная информация, — прошептала я, нарушив собственную клятву. — И очень поможет в расследовании. Занесите ее, пожалуйста, в протокол.
— И, конечно же, заставлю расписаться. Что за ерунду ты говоришь? — в голосе послышалась улыбка. — Успокоилась? Мы можем поговорить?
С пропитанной слезами щеки осторожно отлепили прядь волос. И заправили мне за ухо. Эта забота — утешение вызвала приступ бессилия и отчаяния. Я мотнула головой, чтобы сбежать хоть на миллиметр от того, кому больше не смогу смотреть в глаза. Никогда!
— Ладно, подождем.
Голос казался мягким, обволакивающим, успокаивающим. Я стиснула зубы, переживая внутреннюю боль.
— В моей практике еще не было таких допросов, — послышался голос. А согнутый палец, словно невзначай стер дорожку слез с моей щеки. — У тебя сколько сегодня уроков?
— Не знаю, — глухо прошептала я. И ведь действительно! Я даже не заглядывала в расписание. Губ предательски задрожали. Меня так бесила эта вынужденная забота, что зубы скрипели!
Мать заботилась только о себе, находясь в вечной погоне за угасающей юностью. Я уверена, что она прямо сейчас сидит в маске перед зеркалом. Отец заботился только о деньгах. Заключал, перезаключал контракты, терял деньги, зарабатывал снова. Родители всегда находили время на убытки и морщины. И никогда на детей.
Поэтому любое проявление заботы, пусть даже вынужденное, вызывало у меня слезы. И напряжение.
— Опять? — в голосе слышался ужас. — Так, иди сюда, несчастная маленькая глупая бессовестная и прекрасная фея.
Меня прижали к себе. Я не верила. Нет, я просто отказывалась в это верить! Я отказывалась верить в руку, которая обнимает меня. Пусть даже сквозь одеяло. Я отказывалась верить в дыхание, заблудившееся в моих волосах.
Все было словно во сне. Я чувствовала, как рука медленно гладит одеяло, словно успокаивая.
— Не знаю, что с тобой делать. Серьезно, — в голосе послышалась улыбка. Инквизитор почему-то улыбался.
Я видела, как пальцы скользят по одеялу. Почему-то в этот момент, я вспомнила, как он впервые вошел в зал. Словно под аплодисменты. Надменный и насмешливый, самоуверенный и наводящий ужас.
А теперь я сижу в одеяле. В его кабинете. И смотрю, как его пальцы гладят меня сквозь одеяло. Меня, преступницу, которую впору сжечь вместе с несчастным драконом.
Меня охватил ужас, когда я представила, как этой рукой он подписывает мой смертный приговор.
— Я — не тот, кто тебе нужен, — в голосе послышалась улыбка. — Я очень противный. Я могу задеть упреком или словом. Просто потому что не в духе. Мимоходом. А ты потом будешь обижаться на меня целый день.
— Я могу ответить, — сипловато произнесла я, не сводя глаз с его руки. — И обижаться уже будете вы. Неделю.
— Даже так? — удивился голос над ухом. Рука на мгновенье остановилась. — Давай разбирать нашу любовь. Это из-за денег? Давай только честно.
— Вы умеете есть оладушки из тертых листьев мандрагоры? — хрипло спросила я, вспоминая самое дешевое и отвратительное блюдо. — Меня однажды угощали. Гадость несусветная. Но я взяла рецепт на случай нищего замужества. Так что с голоду не умрете.
— Да что ж такое, — послышался смех. — Деньги не интересуют. Хорошо. Послушай. Ты — молодая, красивая… Не надо так сопеть! Далеко не глупая девушка. У тебя все впереди. Скоро ты закончишь Академию. И перед тобой все двери открыты.
— Кроме дверей Инквизиции, я так понимаю, — вздохнула я. — Значит, не все.
— Я тебя лично вышвырну оттуда. Если вздумаешь прийти. Не поленюсь. Поверь. Тебе там делать нечего, — послышался голос.
А глупое сердце ловило каждое слово. Оно искало хоть намек, хоть подсказку. Хоть что-нибудь, ради чего оно может биться дальше.
— Я не хочу, чтобы однажды тебя принесли на руках в окровавленных доспехах, потому что у тебя сломался меч, — послышался голос. — Так что даже не вздумай. Я сказал. Лично вышвырну. Ты меня услышала?
Я молчала, стиснув зубы. Рука держала меня, а я безотрывно следила за ней. «Ему меня просто жаль… Он меня не любит…» — вертелось в голове. Я кусала губы, чтобы заглушить это боль.
— Я стар. Я очень стар. Настолько, насколько ты представить себе не можешь, — с улыбкой произнес голос.
— Так и быть, разжую оладушек из листьев мандрагоры, — ответила я, не глядя в его сторону.
— Не настолько, — рассмеялся Инквизитор. Я мельком глянула на идеально ровные белоснежные зубы, которые обнажила улыбка.
— Хорошо. Помну вилочкой, — равнодушно ответила я.
Казалось бы, я говорила, но не думала над своими словами. Ответы появлялись сами. Меня мало заботила вежливость и субординация. Как могут заботить такие мелочи, когда внутри зияет кровавая рана пустоты?
Я понимала, что он держит ниточку бессмысленного диалога, чтобы вывести меня по ней к свету.
Нас учили такому. На втором курсе.
Предмет назывался «Работа с жертвами». Там был приведен пример с обезображенной заклинанием девушкой, которая не хотела жить, и молодым инквизитором, сделавшим вид, что ухаживает за ней. Не смотря на обожжённую щеку. Он дарил ей цветы, осыпал комплиментами. И мы верили в то, что они поженились.
На каждом факультете была такая сказка. У целителей свои, у некромантов свои. Это была единственная сказка для юных инквизиторш. Но преподаватель повторял, что это был просто прием, чтобы девушка не покончила с собой. И никакой любви и брака, разумеется, не было.
— Ты осознаешь разницу в возрасте? — послышался голос. Казалось, диалог его даже забавлял.
— Да, я уже приготовила список книг, которые буду читать вам долгими ночами. Если есть любимые настольные игры, я только за, — ответила я, понимая, что пытаюсь ранить его побольнее.
Меня удивляло спокойствие моего голоса. И то, как Инквизитор пропускает мои ядовитые уколы бессилия, обиды и боли.
— Подумай хорошо, — послышался голос совсем близко. — Очень хорошо. Прямо хорошо-хорошо. Не спеши. Просто остановись и подумай.
Глаза…
Я поняла, почему не хочу смотреть ему в глаза. В них я вижу огонь. Пламя. То, которое пожирает меня и моего дракона в зале суда. Вижу приговор, который зачитывают вслух.
