И тут я осознала. Осознала, что я разговариваю со своей смертью. Сидя на одном диване. И моя смерть завернула меня в одеяло.
Потому что у меня ужасно ревнивая смерть. Она ревнует меня к другим смертям.
Но смерть еще не знает, что она — смерть. И что она моя. И эта тайна заставляет сердце биться чаще.
Мне безумно хочется поцеловать свою смерть в сладкие губы. Словно сказать ей поцелуем, что не решаюсь сказать вслух. Признаться в том, в чем никогда бы не призналась.
— Я, наверное, пойду, — как можно бодрее сказала я. И даже выдавила улыбку. — Все хорошо. Мне уже намного лучше. Я обязательно над всем подумаю.
Я попыталась встать, но покачнулась, словно пьяная. Одеяло сползло на пол. И я попыталась через него переступить.
— Сядь, — послышался тихий голос моей смерти за спиной. — Ты думаешь, что бодреньким голосом и фальшивой улыбкой ты меня убедишь отпустить тебя? Ты никуда не пойдешь в таком состоянии. Поэтому. Села. На. Место.
Меня дернули обратно. А я не устояла на ногах и плюхнулась на диван. Раскусил. Обидно.
— И куда ты собралась, изволь спросить? — послышался голос рядом. Он был так близко, что внутри что-то зашевелилось. Его рука накручивала на палец прядь моих волос.
— Глупая фея собирается улететь в свою сказку? — послышался слегка насмешливый голос. — Ах … и все?
Я его сейчас убью! Мне хотелось плакать от бессилия.
Моего подбородка, с которого еще недавно капали слезы, коснулись пальцы. Они плавно вели мою голову в свою сторону. Я не сопротивлялась. Только в тот момент, когда мой взгляд должен был коснуться его, я просто закрыла глаза.
А потом резко распахнула их! Не просто распахнула, а РАСПАХНУЛА!
Попробуй не распахни, когда чувствуешь прикосновение чужих губ к своим губам. «Не может быть! Я не верю!», — шептал мозг, обложившийся какими-то учебниками, расчетами. «Целуй! Целуй!», — рвалось сердце.
Моя смерть сжала меня в объятиях. Моя любимая смерть… Моя сладкая смерть… Как я жила без тебя?
Только моя смерть мог так целовать. Только от его губ останавливалось время. И переворачивалось что-то внутри. В любой момент щелчок пальцев распылит меня на сверкающие осколки. Но этот момент еще не настал.
Мою руку осторожно закинули себе на плечо. Разве можно бояться сделать мне больно?
Он целовал так, словно это — последний поцелуй в моей жизни. Словно через мгновенье по его приказу меня бросят на костер.
Мне было жарко от губ, скользящих по моим губам, от руки, лежащей на моей талии, от прикосновений согнутых пальцев к моей щеке.
Казалось, вокруг меня пламя. И оно разрастается с каждой секундой. И пожирает меня. Но мне не больно. Мне … невыразимо прекрасно.
Я вспомнила Иона, который шарил по мне руками, словно мать, купающая ребенка. А потом имел привычку прямо посреди такого поцелуя интересоваться: «Ну как?». Как будто я должна прокашляться и сказать: «Ну, неплохо. Если бы здесь левее, тут правее, тут ниже, а тут выше, то вполне на тройку. Молодец, неси зачетку!».
Пусть даже это не любовь. Пусть даже это слабое утешение. Попытка вернуть меня к жизни. Желанная игрушка, которую дали плачущему ребенку.
Но пламя разрасталось. И я не могла думать ни о чем. Руки сплелись в замок на моей талии. А я понимала, что сейчас сама разлечусь на осколки.
В какой-то момент я действительно умерла. Разлетелась на осколки.
Просто перестала существовать на мгновенье.
В эту же секунду я простонала, выдохнула поцелуй и обессиленно упала грудь, пропитанную сладким ядом парфюма. Я все еще задыхалась, собирая себя снова.
Замок рук на моей талии разомкнулся. Я не знала, что со мной. И меня изнутри выжигал дикий стыд. Хотелось зарыться куда-нибудь и сгинуть.
— Какая прелесть, — послышался странный голос в моих волосах. — Нет, я всего ожидал. Но не такого… Так, моя маленькая бессердечная фея, позволь встать…
Я почувствовала, как меня откладывают на диван и поднимают упавшее одеяло. Диван скрипнул.
Он взял мою кружку и налил чай. Я увидела мельком, как сверкнул в его руке маленький стилет. А потом снова исчез. Лишь на мгновенье я увидела на нем след крови.
— Пей, — мне подсунули кружку. — До дна. Чтоб я видел.
— Ч-ч-что это? — прошептала я, глядя на кружку. — Опять зелье? Какие-то чары?
— Бери и пей, — послышался приказ. Я осторожно взяла кружку и понюхала. Пахло чаем. Еще раз недоверчиво сунув нос в кружку, я подняла глаза.
Осторожно, словно мне дали яд, я сделала глоток. Не могу понять, что это… Но привкус знакомый. Очень знакомый…
Я сделала еще глоток и почувствовала, что мне становится плохо. Кружка выпала из рук на ковер.
— Это яд… — прошептала я в ужасе. А если не яд, то... Снотворное! Чтобы обыскать мою комнату! Эта мысль прошибла меня ознобом слабости. И я рухнула в темноту.
Глава пятнадцатая. В которой я попадаю в неловкое положение и прощаюсь с Фуфлыжником
Я почувствовала, как меня ловко подхватывают и куда-то несут. Моя голова коснулась подушки. А сверху обрушилось одеяло.
— Спи, нервотреп, — послышался голос. Прохладная рука убрала с моего лица прядь волос.
Внутри что-то кричало, металось, запертое в оковах сна. «Только не комнату! Не надо!», — просила я. А потом провалилась в сон без снов.
— … и вас это ничуть не смущает? — послышался знакомый голос. Он вывел меня из дремы. И заставил поежиться.
— … у вас в Академии кто-то настойчиво пытается убить студентку, — снова прозвучал голос.
— Я ничего про это не слышал! Но если вы правы — это возмутительно! Думаю, что я для начала должен вам кое-что пояснить. Это не займет много времени! — послышался голос ректора.
При словах «это не займет много времени» я почувствовала ноющую боль, словно у меня разом заболели все зубы!
— Я лично несу ответственность за каждого студента! У меня, между прочим, процент смертности в Академии самый маленький из всех! По статистике министерства и в рейтинге Магических Академий, наша Академия Магии занимает почетное шестое место! Исключительно благодаря железной дисциплине и низким показателям несчастных случаев, — начал ректор.
— Из семи возможных, — уточнил Инквизитор. — Короче!
— … и каждый год двери Академии открываются для новых абитуриентов. Которые с радостью поступают в … нас. Они входят и выходят из нас… А потом снова входят… И это… — сбился ректор.
— Я вас услышал, — ответил знакомый голос. — На девочку покушались уже четыре раза. Первый раз с ифритом. Кто-то стер печать. Я расценил это как случайность. Или хулиганство. Но на заметку взял.
