– Обнажите головы в честь этих погибших!
Освульф, как и все остальные, повинуясь приказу, стянул шлем. Боевая палица Горлуа просвистела в воздухе и обрушилась на голову варвара, отчего его соседей забрызгало кровью.
– Справедливость восстановлена! – прошептал Горлуа прерывающимся голосом.
Когда он снова повернулся к участникам турнира, все опустили глаза – кроме Лионесса, который плюнул на землю и покинул турнирное поле.
Глава 12
Авалон
Покачиваясь в своей крытой повозке, которую постоянно трясло из-за неровной дороги, епископ Бедвин дремал, сморенный усталостью и напряженными событиями последних дней. Смерть Белинанта де Соргалля была настоящим кошмаром. Герцогиня Хеллед рыдала всю ночь, не переставая – эти душераздирающие звуки до сих пор отдавались у него в ушах. Когда он попытался утешить ее словом Божиим, королева Игрейна распорядилась вышвырнуть его как собаку, и одна оставалась с Хеллед все эти часы, пока рыдания и вопли герцогини разносились по пустынным каменным коридорам. Словно злой рок обрушился на королевский дворец. Казалось, что с наступлением утра в нем не осталось никого, тогда как еще вчера он был полон жизни и веселья. Регент Горлуа заперся в своих покоях и не впускал к себе никого, охраняемый личной стражей из многочисленных вооруженных рыцарей. Тогда епископ, как и остальные, покинул дворец и, проезжая с опущенной головой по лабиринту улочек этого города, словно мучимого стыдом с похмелья, чувствовал, как в нем самом пробуждаются угрызения совести, которые даже нельзя смягчить, излив перед кем-нибудь душу. Разумеется, бароны из Камбрии и Корнуэлла уехали первыми, в свите герцога Мелодиаса де Лионесса и герцогини Хеллед. Люди Кармелида отказались пропустить к нему королевского лекаря, отказались от воздаяния своему господину последних почестей и в свою очередь свернули лагерь, так что никто так и не узнал, выжил герцог Кармелид или нет.
От всего этого остался тошнотворный привкус предательства и бесстыдства.
Сам епископ Бедвин молился до тех пор, пока его не сморил тяжелый сон, но ему так и не удалось освободить свою душу от бремени непонятного стыда. Но что он такого сделал – кроме того, что благословил этот поспешный брак, уступив воле регента и, несомненно, самой королевы? Во главе государства должен стоять сильный правитель, чтобы сдерживать междоусобицы баронов… А Игрейна – по сути, всего лишь ребенок, и в одиночестве не смогла бы их обуздывать…
Он невольно представил себе юную королеву в объятиях регента, и это отвратительное зрелище заставило его пробудиться – или, может быть, виной тому была внезапная остановка. Все еще в полусне, он услышал снаружи крики и глухие удары по колесам повозки.
– Что там еще стряслось? – закричал он, приподнимаясь на локте.
Никакого ответа – только какой-то шорох и беглые перешептывания. И вдруг лошадь начала биться в постромках, грозя опрокинуть повозку. Епископ отдернул полог – и тут же об этом пожалел. Вокруг стояли эльфы с лицами падших ангелов. Повсюду на земле лежали пронзенные стрелами тела его охранников. Священники, сопровождавшие его и оставленные в живых, были здесь же. Их лица побелели от страха. Бедвин коротко вздохнул, потом нетерпеливым жестом протянул к ним руку.
– Помогите мне выйти, ради Бога!
Несмотря на поддержку одного из священников, он тяжело ударился о землю и поморщился, ощутив под босыми ступнями неровные холодные камни.
– Вы не можете убить нас, – заявил он, обращаясь к эльфу, стоявшему ближе всех к нему, – тощему, словно жердь, с длинными черными волосами до самых локтей. – Мы – слуги Господа, и мы безоружны.
Эльф посмотрел на него с недоброй усмешкой. Даже какой-то дьявольской… Бедвин невольно покосился на длинный серебряный кинжал, острый, словно шило, который он сжимал в руке. Клинок был окровавлен…
– У нас ничего нет. Позвольте нам проехать…
Эльф повернулся к своим спутникам.
– Халиг кит инстилле беон виртминде!
– Что он сказал? – прошептал епископ.
– Он сказал, что ты беспокоишься о своем сокровище.
Епископ резко обернулся и вцепился в руку одному из священников, даже не отдавая себе в этом отчета. Высокий эльф, облаченный в серебряную кольчугу, мягко поблескивавшую при каждом его движении в полусумраке густого перелеска, приблизился к ним, небрежно поигрывая своим оружием. Лицо его было усталым, но Бедвин мгновенно узнал его.
– Сеньор Ллэндон!
– Ты знаешь, кто я? Тем лучше…
Взгляд эльфа скользнул по блестящему от пота лицу епископа, слишком ухоженной бороде и волосам… Потом Ллэндон заглянул внутрь повозки. На лице его появилось насмешливое выражение, и он широко распахнул полог. Молодая женщина, совершенно обнаженная, с глазами, расширенными от страха, прижимала к себе бархатную подушечку, слишком маленькую, чтобы скрыть роскошные округлости ее тела. Ллэндон протянул руку и помог ей спуститься, затем, не говоря ни слова, указал на дорогу, ведущую к городу. Девица помчалась по ней со всех ног, тряся телесами. Эльфы проводили ее равнодушно-насмешливыми взглядами.
– Итак, – продолжал Ллэндон, снова обращаясь к прелату, – ты волнуешься за свое сокровище?
Бедвин против воли бросил взгляд на повозку, где – в ногах соломенного матраса, заваленного бархатными подушечками, – стоял обитый железом сундучок
– Ключ, – приказал Ллэндон.
Епископ заколебался, но потом все же снял с шеи шнурочек, на котором висел ключ.
– Отец мой, нет! – воскликнул один из священников, бросаясь к нему.
Бедвин резким жестом остановил его.
– Nihil cupit nisi aurum. Id capiat, dum nos incolumes conservet.
[17]
Ллэндон протянул ключ одному из эльфов, который прыгнул в повозку и отпер сундучок. Внутри было множество мешочков, набитых деньгами, золотая церковная утварь и большой золотой крест, украшенный драгоценными камнями. Эльф вытряхнул содержимое сундучка в дорожную пыль, и его собратья принялись рассматривать незнакомые предметы, возбужденно переговариваясь,– эти звуки напоминали забавное стрекотание. Затем эльф протянул Ллэндону епископскую Библию.
Из-за драгоценного золотого переплета, инкрустированного драгоценными камнями, книга была такой тяжелой, что Ллэндону пришлось положить ее перед собойна ступеньку повозки. Обложку украшал огромный крест, вытисненный на золотой пластине, а вокруг него на резных эмалях квадратной формы можно было прочитать имена четырех евангелистов – Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Ллэндон резко расстегнул застежки, скрепляющие нижнюю и верхнюю части переплета, и священник, стоявший рядом с епископом, невольно дернулся и, задыхаясь от возмущения, прошептал:
