13
Мы с Акселем официально помолвились через четырнадцать дней знакомства, в течение которых обращались друг с другом целомудренно, словно брат и сестра. Нина поведала Эгону, что я лягу в постель с Акселем, только получив кольцо, а тот передал всё Акселю, который преподнес это как собственную спонтанную идею. Итак, я помолвлена — мама в восторге. Она считает, что Аксель выглядит стабильным; как по внешнему виду жены Эдвина она определяет, что девушка не умеет готовить, так и по облику Акселя — что он не пьет. С моей мамой он ведет себя очень галантно, и она заявляет отцу, который ей не противоречит, что сразу видно: юноша хорошо образован. После нескольких вечеров с Акселем отец говорит: он никогда не учился ничему, кроме вождения автомобиля. А что, произносит мама раздраженно, этого недостаточно? Может быть, ты умеешь водить? Аксель обещал маме как-нибудь покататься, но я не придаю этому особого значения. Однажды, когда я ни о чем не подозревая сижу в офисе, с улицы вдруг доносится громкий сигнал, и фрекен Лёнгрен пялится в окно. Кто это такие вообще, произносит удивленно, машут в эту сторону. Вы их знаете? Покраснев от стыда, я отрицаю, потому что Аксель и мама размахивают руками как безумные и высовываются в окно под длинные и ритмичные сигналы клаксона. Должно быть, к кому-то сверху, произношу я с болью в голосе. Какая наглость, говорит фрекен Лёнгрен и плотно задергивает шторы. Дома я со злостью требую избавить меня от этого глупого махания, и мама отвечает, что она и Аксель отлично провели день. Они заезжали в кондитерскую, и он угощал. Глаза у мамы сияют, словно это она помолвлена. Родители Акселя — невысокие, старенькие и чрезвычайно милые. Они живут в бунгало в Каструпе. Отец работает мастером-бригадиром на фабрике, и это заметно по благосостоянию дома. Комната Акселя внизу — на цокольном этаже. У него есть радио, граммофон и больше трех сотен пластинок, которые, словно книги, выстроены в длинный ряд на полке. Соседняя комната отведена под бильярдную, где мы играем, дождавшись Нину и Эгона. Родители Акселя называют его Ассемэн
[17] и обращаются как с маленьким. Как и со мной, с ними он очень ласков. В нем есть какая-то теплота, которая наполняет чувством защищенности и спокойствием. Однажды Нина сообщает о небольшой вечеринке у Акселя. Мы будем пить домашнее вино отца — его родители позволили. Будем танцевать и играть в бильярд, и после этого я доставлю Акселю большую радость и лягу с ним в постель. Если выпить, говорит Нина подбадривающе, то совсем не больно. Эгон тоже считает, что время пришло, рассказывает Нина, — со мной и Акселем словно никто не считается. Мы ни разу не заговаривали об этом, и он до сих пор уважает меня до неприличия. На вечеринку мы отправляемся вместе с Ниной, Аксель показывает себя заботливым хозяином. Он открывает бутылки, ставит пластинки, и от вина становится весело: у него совсем не такой отвратительный вкус, как у пива. В перерывах между танцами Эгон целует Нину. Она смеется: если бы только Космач видел. Она посвятила в свою тайну Эгона, и они вместе издеваются над Космачом: представляют, как тот сидит на пороге дома и набивает вечернюю трубку, любуясь закатом солнца. Мы все вместе громко хохочем над этой красочной картиной. И тут появляется Нина, добавляет Эгон, воодушевленный своим успехом, с тремя сопливыми детьми, цепляющимися за ее платье, вытирает руки о фартук и произносит: папочка, время вечернего кофе. Аксель совсем меня не целует и с каждым часом выглядит всё серьезней. Мне почти больно за него, ведь он так похож на ребенка. Сама же я весела от вина и одержима мыслью, что скоро с этим будет покончено. Хуже, чем всем остальным, не будет. В какой-то момент за полночь Нина и Эгон проскальзывают в бильярдную и запирают за собой дверь. Что вы там делаете? — довольно неуместно кричит им вслед Аксель. Он неуверенно и испуганно смотрит на меня. Ну, говорит он, пока приготовлю постель. Он делает это неспешно, движения скрупулезные. Сними одежду, стыдливо произносит он, — по крайней мере, хоть что-нибудь. Это напоминает прием у врача. Может, сначала поговорим? — спрашиваю я. Давай, соглашается он, и мы садимся — каждый на свой стул. Он наливает бокалы до краев, и мы жадно их осушаем. Тебе бы стоило, произносит он заботливо, поставить пломбы на передние зубы. Да, отвечаю я с удивлением. В отличие от других процедур, прием у дантиста стоит денег. Я не могу себе это позволить, объясняю я. Аксель предлагает заплатить и, так как я не уверена, что могу согласиться, добавляет, что однажды ему всё равно придется меня содержать. Тогда я благодарю его и с удовольствием позволяю оплатить пломбы. Просто жаль, потому что в остальном ты такая красивая. Неожиданно из бильярдной доносится вой, и мы оба вздрагиваем. Это Эгон, замечает Аксель, он такой страстный. А ты тоже? — осторожно спрашиваю я, потому что очень хочу подготовиться к такому страстному реву. Нет, честно признается Аксель, не особенно пылкий. И я тоже, как мне кажется, в ответ признаюсь я. В его глазах мелькает надежда. Мы могли бы, произносит он с этой надеждой, отложить до другого раза? Тогда они примут нас за совсем ненормальных, говорю я и киваю в сторону бильярдной. Нет. Ну, мы можем выключить свет. Аксель гасит лампу. Я крепко сжимаю зубы и лежу, прислушиваясь к его теплым, дружелюбным, успокаивающим словам. Всё совсем не так плохо, и он не издает никаких звероподобных звуков. Затем он снова зажигает свет, и мы оба смеемся от огромного облегчения, что всё позади и что это не было чем-то особенным. Должен признаться, говорит он, у меня раньше никогда не было девственниц. В дверях появляются Нина и Эгон — с рдеющими щеками и сияющими глазами. Они переводят взгляд с кровати на нас, потом друг на друга, будто это исключительно их заслуга и это не обсуждается. Мы продолжаем танцевать, ведь если я с Акселем, мне можно поздно возвращаться домой. С ним мне можно всё, и если бы моя мама узнала о случившемся, это бы ее совсем не огорчило. Позже Нина интересуется, понравилось ли мне, и я, конечно, отвечаю: да. Она уверяет, что с каждым разом становится всё лучше и лучше, но я совсем и не думала, что эта процедура повторится. На самом деле я считаю это событие совершенно незначительным в своей жизни, даже приблизительно не настолько важным, как мимолетная встреча с Куртом и ее возможное развитие. Я всё равно делаю запись в дневнике (веду его с момента появления собственной комнаты): пока в бильярдной Нина отдавалась Эгону всем своим теплым, страстным телом, я чистым и невинным «да» отвечала на вопрос Акселя о своей девственности, и так далее. В дневнике сплошная романтика. Я храню его в родительской спальне в верхнем ящике комода, для которого сделала дополнительный ключ. Здесь же хранятся мои «настоящие» стихи, три термометра и пять или шесть презервативов. Последние предметы я украла в медицинской фирме, потому что в какой-то момент подумывала об открытии магазина медицинских принадлежностей. Но меня уволили до того, как я успела запасти достаточно. К моему большому облегчению, Аксель продолжает обращаться со мной в точности как прежде и никогда не упоминает о той неловкой интерлюдии. Я верю, что Аксель делает всё, что приказывает Эгон, как и я склонна выполнять всё, что прикажет Нина. С ней наедине я притворяюсь, что часто остаюсь с Акселем, и, может быть, он говорит Эгону то же самое. Днем Аксель разъезжает с моей мамой, она остается ждать его в фургоне, пока тот поднимается к клиентам. Он работает на мебельную фирму и рассказывает, что среди клиентов много шлюх. Моя подозрительная мама считает, что он очень много времени проводит наверху; в ответ он объясняет, что из них особенно сложно выбить деньги. Мама утверждает, что на него не стоит рассчитывать, но на самом деле мне всё равно, спит ли он с проститутками. Я считаю, что это не касается ни меня, ни моей мамы. Хуже, что я замечаю некую прохладу в отношении его родителей ко мне, когда бываю у них. Не понимаю, что я им сделала. Иногда ловлю на себе строгий взгляд его матери, когда она думает, что я этого не вижу. Она совсем небольшая и всегда одета в черное, как и моя бабушка. Глаза у нее умные, карие глаза, а волосы сплошь седые. Без фартука я не видела ее ни разу. Аксель обещал, спрашивает она как-то вечером, оплатить тебе дантиста? Да, отвечаю я, неприятно взволнованная. Он мало зарабатывает, предупреждает мать. Боюсь, тебе придется платить самой. Я чего-то не до конца понимаю. Однажды меня приглашают к ним на ужин, и я прихожу немного раньше Акселя. У его родителей очень серьезный вид. Мать произносит: Аксель не для тебя. Он никогда не сможет содержать жену, и ты слишком хорошая для него. Позволь мне, просит отец, останавливая ее жестом. Дело в том, что нам приходилось много раз платить фирме, когда случалась недостача. Я имею в виду, когда Аксель присваивал себе чужие деньги. В финансовых вопросах он еще дитя. Мы думали, что помолвка с порядочной девушкой как-то поможет, но этого не произошло. Он наш единственный сын и самое большое горе. Он бросил одиннадцать мест обучения, и у него на уме только машины и граммофонные пластинки. Он хороший парень, защищает Акселя мать и вытирает глаза, но легкомысленный и безответственный. Мне он очень нравится, отвечаю я. В содержании я вовсе не нуждаюсь. Я могу жить за счет своих стихов. Последнее вырывается из меня случайно, и я с ужасом смотрю на его родителей. Они не выглядят особо удивленными. Я была уверена, говорит его мать, что ты необычная девушка. По тебе заметно. Вдруг подъезжает Аксель и тормозит, скрежеща по гравию. Он часто добирается до дома на фургоне компании. Звонит в дверь, и мать роняет: теперь не говори, что тебя не предупреждали. Я раздумываю над этим несколько дней и очень рада, что по мне заметно, что я необычная. Еще недавно меня бы это расстроило. Я много думаю о своем женихе и прихожу к решению, что он не годится в спутники жизни для девушки, желающей попасть в высшие круги. Но заставить себя разорвать помолвку я не могу. Мне жаль Акселя, который всегда галантен, обходителен и уважителен со мной. Мою маму тоже начинает удивлять, что у Акселя всегда водятся деньги и зачем он так долго задерживается наверху у проституток. Она перестает его сопровождать и советует мне задуматься и поискать кого-нибудь другого вроде Эрлинга, который хотел стать школьным учителем и которого я отвергла, будто за моей дверью выстроилась целая очередь из молодых людей. У Нины серьезный кризис: она подумывает бросить Космача и выйти замуж за Эгона. В ответ на историю об Акселе она советует разорвать с ним отношения сразу, как только дантист закончит работу. Пломб почти не видно, и Нина считает: когда они будут готовы, я заполучу любого, кого только пожелаю. Мои формы наконец-то немного округлились, отмечает она, а мужчины обращают на это внимание. Но мне так хорошо рядом с Акселем, потому что на самом деле он очень мне симпатичен. В его компании хорошо и спокойно. Я перестаю ходить к его родителям, а он — к моим. Моя мама держится с ним прохладно, а отец задает вопросы, только доказывающие невежество Акселя. Что ты думаешь об Олимпиаде? — спрашивает отец. Не скандал ли это? Он имеет в виду Олимпиаду в Берлине, где выступают наши пловчихи, но Акселю ничего об этом не известно. Он лишь чуть-чуть знает о Гитлере и ситуации в мире и не читал «Последнего гражданина» Эрнста Глезера. Я читала — поэтому много знаю о преследовании евреев и концентрационных лагерях, и от этого всего мне становится страшно. С Акселем так приятно, потому что он не знает совершенно ничего о вещах, которые вселяют страх в человека в наше время. Это не значит, что он дурак, но перекрестные допросы отца нацелены только на то, чтобы доказать обратное. Аксель замечает это и прекращает приходить. Теперь во время наших свиданий нам некуда податься, кроме ресторанов и улиц. Однажды он встречает меня после работы, и мы молча плетемся по улице Х. К. Эрстедсвай. Ясно, что он хочет мне что-то сказать. Наконец решается. Я думал о том, говорит он, что нам стоит разорвать помолвку. Я никогда не был по-настоящему влюблен в тебя. И я, признаюсь в ответ, я тоже никогда не была влюблена в тебя. Не была, повторяет он, это я хорошо знаю. Смущенный, он переходит на быстрый шаг, и, чтобы идти рядом, мне приходится бежать рысцой. Скоро мне исполнится восемнадцать лет, произношу я, хотя и не знаю, какое это имеет отношение к делу. Да, отвечает он, и ты станешь совершеннолетней. Мы идем немного, не произнося ни слова. Моя мама считает, объясняет он, что ты слишком хороша для меня. Тебе надо выйти замуж за кого-то, у кого много денег и кто читает книги и всё такое прочее. Да, отвечаю, я тоже так считаю. В подъезде дома он, как обычно, нежно целует меня и снимает кольцо со своего пальца. Кладет его в карман, и мое попадает туда же. Может быть, говорит он, мы еще увидимся. Его короткие жесткие ресницы в последний раз царапают мне щеки. И он уходит по улице Вестенд — ноги ножницами и гибкая мальчишеская спина. Оборачивается и машет мне. Пока, кричит он. Пока, кричу я в ответ и тоже машу. Я поднимаюсь наверх и, прежде чем вставить ключ в замочную скважину, делаю глубокий вдох, потому что запах становится хуже и хуже. Я захожу к маме и тете Розалии. Я больше не помолвлена, сообщаю я. Ну и хорошо, отвечает мама. В нем не было ничего особенного. Да, соглашаюсь я и замолкаю. Маме не объяснить, что особенного было в Акселе. Что-то особенное есть, доносится с кровати мягкий тетин голос, во всех людях, Альфрида. И мы обе знаем, что она думает о дядя Карле.
