Заменимость средства (вписанная в само его определение) указывает на то, что Machenshaft может пониматься не только как экономическая калькуляция (и, соответственно, просчет выгод, что, с точки зрения Хайдеггера, уже является мошенничеством), но и как собственно перебор возможностей, бесцельное прилаживание одного средства к другому, бриколаж, который противоположен мастерству мастера, работающего с аутентичными инструментами (старой надежной кистью, резцом и т. п.). Бриколаж нельзя допустить именно потому, что в нем аутентичные инструменты деградируют до стадии еще-не-инструментов, на которой их функции могут быть переопределены. Он является следствием не избыточной функциональности, а, скорее, отсутствия какой бы то ни было изначально вписанной в него функциональности: проблема не только в том, что каждый инструмент может быть заменен другим, но и в том, что каждый не до конца определен в качестве именно такого-то инструмента, а потому его можно откатить на более примитивную стадию, когда это просто «нечто», которое, возможно, для чего-то и сгодится. Элементы бриколажа – это недо-инструменты и недо-вещи, которым еще предстоит приписать функциональную определенность. Любой инструмент остается не вполне инструментом потому, что он заменим, и эта замена подрывает его исключительный статус, создавая своего рода остаток и довесок в нем самом, мешающий ему слиться со своей задачей, вписаться раз и навсегда в систему онтологических «отсылок». Он всегда меньше самого себя, поскольку очередная замена может легко списать его в утиль, превратить в «нечто». С другой стороны, он всегда больше самого себя, что и должно доказываться бриколажем: если что-то можно приладить к чему-то другому иначе, не так, как было, значит эти вещи уже больше самих себя. Инструмент принципиально не может быть равен себе, и это как раз оказывается источником напряжения, поддерживающего тексты Хайдеггера.
В конечном счете экология, создаваемая Хайдеггером, оказывается искусственной (как, собственно, и любая экология), но внутри нее самой о ее искусственности следовало бы забыть. Возможно, она напоминала бы различные сюжеты регресса технологий, когда некогда развитая цивилизация постепенно забывает о том, как, собственно, сделаны ее технологии, а потому вынуждена пользоваться тем, что осталось. Инструменты становятся буквально аутентичными и незаменимыми – они отсылают к архаичным временам, когда они еще могли создаваться и меняться, но теперь это невозможно, поэтому выход из строя, поломка, означает реальную незаменимость. Задача Хайдеггера в том, чтобы помыслить такую ситуацию не в качестве конца и регресса, а в качестве начала, застать средства и инструменты на том пороге, когда они еще не вступили в процессию заменимости. Но он, в отличие от Симондона, не может признать в них прародителей независимых эволюционных линий, которые оказались бы действительно незаменимыми в том смысле, что все последующие элементы так или иначе отсылали бы к ним (как большинство механических передач отсылают к античным моделям или просто тождественны им). Средства должны оставаться средствами, иначе они будут не раскрывать мир, а обособляться в свой собственный род, то есть регион, становясь отдельной расой. Расовый принцип – то, что обосновывается «аутентичным инструментом» в буквальном смысле слова, то есть, к примеру, червячной или ременной передачей, которая сохраняется в самых разных технических инструментах, в аппаратах самого разного предназначения. «Раса» имеет такое же метафизическое основание, как и экономия, и именно поэтому она оказывается для Хайдеггера под вопросом.
Магический мир Симондона порождает в конечном счете технику как производную первичного единства, как филум отделившихся объектов, которые объектами являются именно в силу своего технического, инструментального и орудийного характера. И этот филум, несмотря на свою неполноту, запускает эволюцию, которая содержит аутентичные, не допускающие простой замены, элементы, вроде составляющих технических индивидов, которые не меняются столетиями и тысячелетиями. Даже цифровые технологии не означают принципиальной заменимости. Так, Вернор Виндж в своем романе «Глубина в небе»
[41] упоминает о том, что Фам Нювен – старый программист Ченг-Хо – мог использовать архивные возможности программного обеспечения именно потому, что базовые алгоритмы могут не меняться тысячелетиями, например в основе некоторых программ и в далеком будущем будет тикать таймер, отсчитывающий земное время (отсюда профессия программистов-археологов). Но для Хайдеггера такая аутентификация была бы лишь апофеозом калькуляции, которая позволяет бесконечно адаптировать одни средства под другие, сохраняя их на одном уровне – региона или расы. Она не открывает мир, не позволяет жить в нем (с чем, правда, Фам Нювен мог бы поспорить), но лишь продлевает свое собственное расовое и региональное господство.
Заговор против реальности. Жоли
Логику сокрытия и маскировки/искажения, организующуюся у Хайдеггера 1930–1940 годов оппозицией Verbergen/Verstellen
[42], можно сопоставить с функцией различных технических средств, конвенций и инструментов, позволяющих демонстрировать скрытость того, к чему не следует приближаться (что как раз и является для Хайдеггера наиболее адекватным отношением к таким вещам, как «тайна» или «редкость»). В отрывке 102 из «Размышлений V» Хайдеггер рассуждает о «переходе», предвосхищая современные проблемы интернет-маркетинга:
Сегодня, когда успех выше истины, не нужно удивляться, когда первые позиции в знании и незнании тут же оцениваются таким образом. Но это означает, что в эпоху перехода «господствует» полное непонимание уникального, а потому только немногим становится доступным, что в ходе перехода совершается несравненная истина
[43].
Поскольку сам Хайдеггер неоднократно предсказывал, что истина его произведений станет ясной лишь в далеком будущем, например через 300 лет, можно подумать, что он заранее жалуется на то, что на первые позиции в том или ином ранжировании источников знания (сейчас – сайтов и т. п.) попадает лишь то, что оценивается с позиции успеха, причем само место в ранжировании и равно успеху. Возможно, Хайдеггер уже опасался (как выясняется сейчас, скорее безосновательно), что не попадет «в первые строки поисковой выдачи». Действительно, в распределении редкого/тайны (аутентично скрытого) и противопоставленного им замаскированного/искаженного (скрытого неаутентично, искусственно и манипуляционно) выявляется не две, a четыре позиции, как только мы введем сам «переход» как элементарную процедуру доступа и маршрутизации. Редкому противопоставлено доступное и массовое, за счет системы маршрутов (например, священные места Греции становятся туристическими достопримечательностями); в то же время замаскированному и искусственно скрытому (элитарному, закрытому и т. п.) противопоставлена наиболее «бедная» позиция того, что оказывается редким лишь формально, что просто не может рассчитывать на интерес к себе со стороны логики доступности и маршрутизации: забытый сайт, непопулярный Telegram-канал, чудачества и фрик-теории того или иного рода. Разным искусственно закрытым gated communities противостоят не только аутентично-пасторальные формы пребывания в мире (с их собственной противоположностью в виде массового жилья), но и реальное захолустье, «дыры». Не оказываются ли «Черные тетради» именно в этом положении? Возможно, они (как провинция, которая не может претендовать на статус «закрытого», то есть элитарного сообщества) презентуют некоторую истину перехода, но переход к ним самим оказывается невозможным, поскольку у всех, кроме самого Хайдеггера, могло и не найтись повода сослаться на них? Разумеется, этот момент – применение «дневников» (как жанра и как его конкретной реализации в «Черных тетрадях») в качестве механизма «накрутки» ссылок на Хайдеггера – лишь часть истории.
