Альберто Тоскано недавно раскритиковал «Грядущее восстание» за «диагностирование размывания классовой солидарности как опоры социальной критики», имея в виду, что это означает «безразличие к марксистскому дискурсу о классовой борьбе» и «отмежевание антикапитализма от классовой политики». Обвинениям Тоскано возражает Горц, замечая, что из первого не обязательно следует второе: постепенное исчезновение рабочего класса совершенно не обязательно означает, что марксизм перестал быть руководством к мятежу.
Горц замечает:
Очевидно, что негативность, которую, согласно Марксу, несет с собой рабочий класс, уходит в прошлое. Она смещается и приобретает более радикальную форму в новой социальной области… [Новое внеклассовое единство] обладает преимуществом по сравнению с рабочим классом Маркса, поскольку сознает свое положение; его существование одновременно субъективно и объективно, коллективно и индивидуально. Это внеклассовое образование охватывает всех тех, кто был исключен из процессов производства из-за исчезновения рабочих мест, тех, чьи способности не используются в полной мере в результате индустриализации (в случае автоматизации и компьютеризации) интеллектуальной работы. Оно включает всех фигурантов современного общественного производства, безработных потенциально или реально, постоянно или временно, частично или полностью. Это происходит из-за разложения старого общества, основанного на представлениях о достоинстве, ценности, социальной полезности и желательности труда
[75].
Можно предположить, что если класс по-прежнему несет в себе какое-то содержание, то только для правящей элиты, обладающей классовым сознанием; с другой стороны, те, кто не правит, большинство нас, принадлежат к пестрому и раздробленному слою разрозненных людей, которые не осознают себя как класс и не мотивированы действовать от имени класса. Тем не менее эти люди часто мотивированы действовать против правящего класса, против системы, которая со всей очевидностью поддерживает этот класс, системы, от которой бесклассовая масса отчуждена и которая ее угнетает. Можно сказать, что эти люди обладают не столько классовым сознанием, сколько коллективно осознают врага, осознают свое желание как-то поступить с этим врагом, выйти из его игры. Как замечает Горц, это бесклассовое объединение – «не более чем смутная зона, состоящая из постоянно меняющихся индивидов, чья главная цель не взять власть, чтобы построить новый мир, а вернуть себе власть над собственной жизнью, освободившись от рыночной рациональности продуктивизма»
[76]. Понятие «бесклассовый» открывает политическое поле, делает его одновременно более плодотворным и более всеохватывающим, но при этом и более неопределенным, поскольку ничего нельзя принимать как само собой разумеющееся, поскольку оно исключает мессианский догматизм, борется с «носителями» истории в нашей среде. Вместо этого оно подразумевает вызов и порождает возможность: «Оно напоминает индивидам, – говорит Горц, – о необходимости спасти себя и сделать социальный порядок совместимым с их целями и автономным существованием»
[77].
Объединяющие силы и потенциальная солидарность, скрыто содержащиеся в повседневной жизни, значительно интенсивнее тех, что ясно видны в мире работы. В повседневной жизни поддерживается баланс сил, поскольку поле битвы гораздо шире, гораздо динамичнее. Акт субверсии может произойти в любом месте и в любое время. Забастовки поневоле становятся всеобщими и способны скорее парализовать всю структуру общества, чем просто угрожать карманам владельцев фабрик. Сейчас резервная армия труда имеет потенциал превратиться в трудовую армию резервистов. Взявшись за руки и соединив интеллектуальные усилия, они стремятся скорее к эмоциональному родству, чем к оккупации, взаимодействуя в разделении труда, которое сами создали. «Не отступайте перед элементом политического, содержащимся в каждой дружбе», – говорит Невидимый комитет
[78]. Это новая идея придает политическую мускулатуру политике идентичности (affinity), а также аффективной политике, несиловому праздничному настроению, как мог бы сказать Иван Иллич. Политика идентичности основана на таких отношениях праздника, а праздничные отношения складываются, когда люди вместе участвуют в создании своей социальной жизни, когда они отказываются от технических и продуктивистских ценностей и заменяют их этическими ценностями
[79].
«Нас приучили воспринимать дружбу нейтрально, как чистую, ни к чему не обязывающую привязанность. Но всякая близость есть близость внутри общей истины. Любая знаменательная встреча есть встреча внутри общего утверждения, пусть даже это и утверждение разрушения. В эпоху, когда неотступно дорожить чем-либо чревато серьезным риском безработицы, когда, чтобы работать, нужно лгать, а затем работать, чтобы сохранить средства для лжи, любая связь между людьми отнюдь не случайна». Когда единомышленники находят друг друга, ладят между собой, делаются друзьями и решают идти одной дорогой, зарождается движение. Они объединяются, поскольку «предпочитают отказаться», предпочитают делать что-то другое, вместе, поскольку их связывают реальные праздничные отношения. Они находят друг друга не из-за некоего абстрактного идеала, специфического сознания, с которым они должны себя ассоциировать, с которым, по словам разных теоретиков, лидеров и политиков, им выгодно себя отождествлять. Вместо того они ведут войну за «вещи, которые можно потрогать руками», как говорил полковник Буэндиа.
Эта область чувств, связывающих людей между собой, неслучайна в любом социальном движении. Близость становится цементом, спаивающим людей, разделенных границами и барьерами. Желая жить в иной реальности, придумывая ее, мечтая о ней, люди обретают родственные души, может, рядом с собой, может, далеко; и, находя друг друга, они сражаются вместе за осуществление общей мечты. Борьба становится тем методом, с помощью которого они пытаются реализовать глубинное желание, дружбу, коллективную мечту, может быть даже коллективную фантазию. И таким образом, подобно катящемуся снежному кому, движение прирастает людьми со схожими желаниями, их ряды ширятся, движущая сила увеличивается. И в общей борьбе, борьбе за осуществление общей мечты, которая, возможно, не ограничена трудовыми отношениями, государством, рабочим классом, политическая деятельность становится реальной фантазией. Люди находят «запрашиваемую» групповую общность, зависящую от двойного движения, от мечты и ненависти; ненависти к нынешней системе обращения и накопления капитала, мечты об отказе от гонки, об освобождении из-под политического гнета, мечты иметь собственную повестку дня. И вследствие совместной борьбы, процесса организации вокруг собственной повестки дня, власть часто и зримо поднимает свою безобразную голову. В этом отношении борьба за осуществление общего желания обычно означает, что главные действующие лица встречаются с общим врагом. Стараясь расширить собственную платформу и упрочить основания, сопротивление стремится нейтрализовать эту силу, подорвать (subvert) ее, саботировать ее.
