Не бывает мирных восстаний, говорит Бланки, и Невидимый комитет соглашается: «Оружие необходимо». Однако, как и сапатистская армия, участники восстания знают:
нужно сделать все, чтобы использование оружия стало излишним. Восстание – это скорее взятие в руки оружия, «вооруженное дежурство», чем переход к вооруженной борьбе. Стоит подчеркнуть разницу между вооружением и использованием оружия. Вооружение в революции присутствует всегда, однако его использование эпизодично и не имеет решающего значения в моменты великих потрясений
[84].
Восстание может победить как политическая сила: «Над армией возможна политическая победа». Важно для начала обладать силой на местном уровне, двигаться, распространяться во внешнем мире, как личинка в яблоке, прогрызая себе путь наружу, блокировать движение, сражаться на улицах, устраивать саботажи и диверсии, организовывать и парализовать, сделать каждое действие необратимым. В каждом сражении наиболее важно, вызывает постоянную озабоченность то, «что ты, ты, который так ненавидел профессиональных вояк, так боролся с ними, так их проклинал, теперь сам уподобился им. И ни одна идея в мире не может служить оправданием такой низости».
Способность движения отрицать машину, застопорить ее, оркестровать хаос эффективна в той мере, в какой движение обладает способностью создавать нечто позитивное, нечто упорядоченное и организованное, способностью существовать во время войны, зная, как вместе жить в состоянии мира. Красной нитью через «Грядущее восстание» проходит призыв образовывать новые освобожденные территории, новые коммуны и «множить зоны непрозрачности». Обратитесь к тому, что вы считаете правдой, требует книга, ощутите радость от встреч, от людей, которые избавились от смирительных рубашек и от того, что считается «нормальным». «Странно не то, – говорит Невидимый комитет, – что существа, обретшие единодушие, основывают коммуну, а то, что они остаются разъединенными. Почему бы коммунам не множиться до бесконечности? На каждом заводе, улице, в каждой деревне, школе?»
[86] Мало-помалу коммуны вытесняют господствующие социальные институты, формируют группу людей, решивших полагаться только на себя, испытать свою коллективную силу против внешнего врага, реакционной силы. Каждая коммуна – это одновременно территориальное и политическое образование, среда и момент, пространство и поток; коллективная сила коммуны велика благодаря «плотности связей, их пронизывающих. Не через персоны, их составляющие, а через дух, который ими движет»
[87] и соединяет одну коммуну с другой, через страсть и воображение, спаивающие их вместе.
Более того, коммуны организуются таким образом, что людям отныне не приходится работать. Знаменитый лозунг ситуационистов «Никогда не работайте!» получает новое наполнение, поскольку проводится различие между упорным трудом с одной стороны и необходимостью зарабатывать на жизнь, продавать другому физический и умственный труд, тратить жизнь на то, что вы ненавидите, то, что приводит вас в оцепенение, вызывает отторжение – с другой. В той мере, в какой отождествление себя с отношениями найма отрицается, коммунары XXI века предпочитают отказаться; они хотят сделать себя бесполезными, бесполезными как рабочая сила, овеществленная в товаре, зато полезными как работники, как люди, трудящиеся по собственному почину, сознательно и продуктивно – на себя и на коммуну.
Действительно, коммуне нужны деньги, нужен рынок в том или ином виде, интенсивный обмен, даже если это всего-навсего черный рынок; «грабьте, выращивайте, изготовляйте» любыми возможными способами; она должна найти собственные способы и приемы держаться на плаву. Допускается также «конкретный» труд, который должен быть узаконен в соответствии с планом производства и обмена; однако здесь производство и обмен, как пишет Маркс в «Капитале», «просты и прозрачны» и существуют в рамках ассоциации производителей и распространителей, которые покупают и продают друг у друга по справедливой цене. Важно заметить, что коммуна может участвовать в системе обмена, основанного на простом воспроизводстве, а не на расширенном накоплении, основываясь не на жадности, а на потребностях. Здесь любое освобождение от наемного труда не означает отдых, ничегонеделание, блуждание без дела; коммуна – это не коммуна хиппи. «Свободное от работы время, время простоя, время пустоты или страха пустоты – все это имеет отношение лишь к миру работы. Но отныне не будет времени, которое нужно заполнить, а будет высвобождение энергии»
[88]. И опять обратимся к Горцу:
Избавление от работы освобождает, если только способствует развитию автономной активности. Избавление от работы не означает избавления от потребности делать усилия, от желания предпринимать активные действия, удовольствия от творчества, потребности сотрудничать с другими людьми и приносить пользу сообществу. Напротив, избавление от работы просто означает последовательное, но никогда не полное подавление потребности приобретать право на жизнь путем отчуждения времени и жизней
[89].
Для выживания любого автономного самоорганизованного сообщества необходимы упорные усилия и деятельность, нужна большая решимость. У самоорганизации всегда будет потребность расширяться, потребность в практике, которая одновременно занимает территорию и является территорией, которая может основать прочную и длительную форму жизни. Любая коммуна будет нуждаться в уплотнении сети коммун-спутников, средств коммуникации и солидарных связей между ними. Идеальный сценарий – это когда собственные территориальные границы коммуны становятся нечитаемыми, «непрозрачными для властей». Как гласит простое правило, «чем больше территорий накладываются одна на другую в данной зоне, чем больше происходит перемещений между ними, тем труднее властям найти в них зацепку»
[90]. Бистро и бары, спортзалы и гаражи, пустыри и букинистические развалы, крыши домов и импровизированные уличные рынки «могут быть с легкостью использованы не по официальному назначению, если там зародится достаточно сильный дух соучастия и заговора». В итоге этот род локальной самоорганизации «накладывает собственную географию поверх государственной картографии, путая и размывая ее» до такой степени, что коммуна приводит себя к «автономизации».
Как прервать городские потоки, построить новые коммуны на руинах, в заброшенной глубинке, в плотно застроенных городах, как восстановить местное пищевое производство, устроить в городе огороды, как это делали на Кубе, чтобы справиться с последствиями американского эмбарго и краха СССР
[91]? Как могут маленькие разрозненные островки Робинзона Крузо сформировать один великий большой новый континент освобождения? Коммуны найдут свой собственный ответ, говорится в «Грядущем восстании», – либо они неизбежно канут в небытие; третьего не дано. Воображаемая партия и ее адепты по всему миру начинают с нуля, с относительной изоляции. Все участники это знают, даже если это их единственное знание. Восстание может начаться только снизу: «Ничто не кажется более невероятным, чем восстание… Но и более необходимым».
