Какие новые жанры создала эта речь
Схоластика создает и свои жанры изложения. Сумма – жанр средневековой философии, который означал учебное пособие, емкое изложение курса, методические указания по всем вопросам курса. Первоначально суммы употреблялись в основном в стенах университета. Но «Сумма богословия» Фомы Аквинского получила намного более широкое распространение: она позволяла всем овладеть богословием и оспаривать оппонентов. Это был первый триумф объемной богословской книги вне готовых институций, и в богословии таких мощных триумфов больше не повторялось, далее университетское богословие было слишком специальным. Его можно сопоставить разве с триумфом просветительской «Энциклопедии наук и ремесел» в XVIII веке и нынешним триумфом онлайн-образования. Заметим, что слово «энциклопедия» – греческое, буквально означающее «образование по кругу», или «образование в кругу», и в средние века употреблялось просто как необязательный синоним слова «образование». Скорее всего, слово означало не какой-то отвлеченный круг дисциплин, который надо изучить, но относительную общедоступность этого образования, в отличие от специального юридического, философского или риторического: каждый мог поступить в этот круг и выучить основы наук.
Средневековый комментарий – это не пояснения по ходу дела, а способ работы с текстом, наследующий античным инструментам наблюдения как источнику истины. Комментировать – и означало запомнить и научиться применять, а не просто уяснить для себя что-то непонятное. Во «второй схоластике», связанной с Контрреформацией и деятельностью ордена Иисуса (иезуитов), комментировать Аристотеля значило и быть новым Аристотелем; скажем, португальский мыслитель Педро да Фонсека (1528–1599) за издание сочинений Аристотеля с большим комментарием назывался «португальским Аристотелем». В модернистской и постмодернистской литературе есть романы в форме комментариев или поясняющих размышлений, как «Бледный огонь» (1962) Владимира Набокова, «Пути к раю» (1987) Пьера Корнеля или «Таинственное пламя царицы Лоаны» (2004) Умберто Эко.
Аврелий Августин (354–430) – крупнейший представитель западной патристики. На одной из фресок Беноццо Гоццоли, созданных около 1465 года и посвященных жизни Августина, сказано, что он преподавал риторику в «Карфагенском университете». Конечно, во времена Августина не существовало даже слова «университет»: были риторические школы. Но ошибка живописца не случайна: Августин был недоволен состоянием школ, в которых учат любоваться поверхностью слова и жизни, не проникая в его глубину. Он всю жизнь писал, писал много, спорил сам с собой, пытаясь создать основательное образование для себя. В новое время биографические события жизни Августина стали рассматриваться не как метафоры большого пути, от заблуждений к истине, но как знаки той карьеры, каждый этап которой повлиял на развитие соответствующей науки. Как будто бы Августин, перешедший от риторики к философии, а от философии к теологии, шел не к спасению, а к усилению общественной значимости самих этих наук. Для Августина спасение всё же было важнее.
Августин создал особое понимание истории, представив ее как борьбу эгоизма, выраженного в язычестве, «града земного», и альтруизма, сбывшегося как христианство, «града небесного». При этом в обоих градах в истории меняются способы существования вещей, но не только смыслы, но и сами вещи остаются на месте. Мы привыкли говорить, что люди в истории обычно не меняются, но Августин мыслил гораздо глубже и говорил, что не меняются и вещи, а только совершенствуются. Например, в Ветхом завете был храм, а в Новом завете храмом стал весь мир, тогда был один жертвенник, теперь жертвенником стала вся церковь, был только народ Израиля, а теперь таков весь христианский мир. И в граде земном то же самое: были ссоры, а потом начались войны, те же ссоры, была зависть, а потом началась уже политическая ненависть. Августин тем самым расширяет прежний метод, восходящий к раннехристианскому писателю Оригену, метод «типологии», в котором события до христианства понимались как «типы», «прообразы» христианских идей, так что последние становились реальнее самой реальности. Для Августина важна не типология, а та ситуация, в которой мы все оказались сейчас.
Получалось, что вещи в плену у своего смысла, поэтому они и должны переходить в другое состояние, чтобы привлекать внимание, хотя смысл их остается тем же. Тогда познание оказывается не открытием новых аспектов вещей или новых вещей, но способом отнестись к истине при рассмотрении уже знакомых вещей. В европейской живописи Августина стали изображать с астрономическими приборами, как умеющего рассчитывать высоты разных объектов и тем самым понимать, какое их истинное положение. Что звезды на небе, и так известно, но нужно точно рассчитать, какой час они показывают.
Неожиданным продолжателем Августина в XX веке стал знаменитый архитектор Ле Корбюзье, считавший, что солнечный и искусственный свет должны регулироваться не параметрами помещения, а ролью этого помещения в инфраструктуре, например ведет ли это помещение в другие помещения или оно оказывается местом пребывания или местом принятия административных решений. Нет смысла в ярком солнечном свете, если помещение не располагает к вниманию. Так точно и Августин требовал наблюдать, каков аспект вещей, существующих в истории с самого начала, достался нам в наше время, и достаточно ли мы внимательны при чтении книг Писания и исторических книг, чтобы нас осветил свет истины.
Ле Корбюзье был архитектором монастыря Ля Туретт и положил в основу созданное в духовности августиновского типа правило слушать чтение молча, с некоторым наслаждением и внутренней работой. Поэтому архитектор XX века сделал очень узкие и непроницаемые для внешнего взгляда коридоры, чтобы никто не общался при случайных встречах и готовился внимать солнечному освещению в широкой трапезной. А как только монахи оказываются во дворе, они уже могут наблюдать за небесными явлениями и делать теоретические выводы.
Августинизм нашел свое продолжение в протестантизме. Все знают о «90 тезисах» Мартина Лютера, но мало кто помнит, что доктор Лютер не просто принадлежал к монашескому ордену августинцев, но был в монашестве братом Августином. Пафос «предопределения», непостижимой воли Божией и, значит, спасения только верой лег в основу всего протестантского богословия. Выдающимися представителями реформаторского движения стали Мартин Лютер (1483–1546), Филипп Меланхтон (1497–1560, свою немецкую фамилию Шварцерде он перевел на греческий), Ульрих Цвингли (1484–1531), Жан Кальвин (1509–1564), Томас Мюнцер (1490–1525). Главное в Реформации как философском движении было утверждение о непознаваемости Божьей воли при познаваемости Бога, что заставило иначе смотреть на историю, как на уже начавшийся страшный суд, что мы встретим потом в классическом немецком идеализме, у Гегеля и Шеллинга. Предшественником Реформации иногда называют рейнского мистика Мастера Экхардта (ок. 1260 – ок. 1328), учившего, что раз Бог идеально подвижен, за Богом стоит «Божество», как настоящая субстанция Бога. Здесь он вдохновлялся уже приводившимися нами словами Псевдо-Дионисия Ареопагита, который уже перестает говорить о Боге, а говорит о Причине. И если Бог постижим человеком благодаря его движению в добродетели, эта неподвижная субстанция непостижима, но именно она определяет непостижимую волю Бога в отношении человека.
