– Готова?
Фурия кивнула.
– Не знаю, интересует ли это кого, но меня мутит, – прошуршала петушиная книга.
Фурия сочувственно потрепала её за обложку, после чего покорно последовала за Изидой к невысокой башне, стоявшей не более чем в десяти шагах от них. Они остановились перед узкой стальной дверью. Изида нажала на ручку. Дверь была заперта изнутри.
– Финниану уже пора появиться, – сказала Фурия. – Для него всегда уговор дороже денег.
Изида вертела головой, озираясь по сторонам, но смотрела при этом не на Фурию, а куда-то мимо неё, на крышу. Её глаза широко раскрылись, а в зрачках, словно в ускоренной киносъёмке, сверкнуло отражение пламени из ствола.
– Ложись! – скомандовала она, одной рукой оттолкнув Фурию в сторону, а другой дёрнув последний крючок корсажа.
Спустя долю секунды просвистел выстрел, раздался чей-то крик, а Изида озарилась светом ледяных звёзд.
Глава вторая
Несколькими минутами раньше Кэт и Саммербель стояли в глубине тенистого переулка, нетерпеливо наблюдая за суетой перед главным порталом бастиона. Одни торговцы возводили палатки, другие предлагали свои товары на дощатых лотках; особого трепета перед гвардией или полицией здесь никто не испытывал. Большинство нелегальных сделок в гетто Мардук вёл сам, Адамантова Академия глядела на всё сквозь пальцы, коль скоро он не наступал слишком откровенно на ноги её лакеям. В народе поговаривали, что король клоаки располагает каким-то орудием давления, благодаря которому учреждения идут на уступки, и тот, кто видел, сколь невозмутимо Мардук выставляет на продажу запрещённый товар, находил в сплетнях рациональное зерно.
Толпа напоминала восточный базар. Между домиками стоял густой аромат кореньев и мыла, смешанный с испарениями мужских и женских тел, напирающих друг на друга, с запахами жареной свинины и свежего конского навоза. Хотя английский был в Либрополисе ходовым языком, до Кэт постоянно доносились обрывки фраз на французском, итальянском и немецком. Вне всякого сомнения, здесь встречались экслибры и из восточной, и из африканской литературы, но так же, как и на пёстрых лондонских толкучках, большинство из них старалось говорить на едином наречии, чтобы грамотно предложить товар или поторговаться о цене.
– Нельзя было доверять этому гаду! – фыркнула Кэт с презрением. – Тоже мне, пиявковод! – Она выплюнула это слово с таким пренебрежением, словно ему и во рту не место. В гетто она провела без малого три года, а за это время – чаще всего со смаком – Кэт хотя бы раз произнесла все мыслимые и немыслимые ругательства.
Основная забота Кэт – тревога за Финниана, находившегося внутри укрепления, а осуществление их с Саммербель плана было делом второстепенным. Как-то, около семи месяцев назад, она проникла в это здание одна. Тогда она выкрала из легендарного собрания Мардука мумифицированную руку библиоманта. Она и на этот раз порывалась попробовать пробраться внутрь самостоятельно, но потом всё же была вынуждена признать, что ситуация порядком изменилась. С одной стороны, предмет их поиска находился в дальнем павильоне, за теми залами, где у Мардука был знаменитый кабинет библиомантических редкостей и куда не добирался ещё ни один вор. С другой стороны, после вторжения Кэт число караульных постов утроилось.
Её напарница Саммербель опустила пониже на лоб капюшон своей куртки, хотя дождь прекратился уже давным-давно. Молодая библиомантка обладала необычайно белой кожей и своими филигранными чертами напоминала фарфоровую статуэтку. У неё были короткие белоснежные волосы, зато брови – почти чёрные. Саммербель – отпрыск Ирла из Сассекса, дворянская дочка до мозга костей. Её папаша, учёный-коллекционер средневековых рукописей, не стесняясь, критиковал Академию, и ему не очень-то улыбалось плясать под дудку трёх семейств. Как и многих из тех, кто открыто выражал свой протест, однажды ночью его увели представители гвардии и по сфальсифицированному делу бросили в застенок. Больше семья его не видела, пока наконец несколько месяцев спустя родным не выдали его труп. Согласно официальной версии Ирл скончался в тюрьме от инфаркта.
Через некоторое время Саммербель примкнула к движению сопротивления и стала первой библиоманткой, перешедшей в ряды повстанцев. Кроме неё у братьев-бардов подвизался ещё один библиомантический талант – в прошлом лицо духовное. Однако пару недель назад он порвал с резиденцией, и след его простыл где-то в убежищах. За время, проведённое в подполье, в Лесу мёртвых книг, Саммербель нисколько не утратила своих утончённых манер. Она постоянно расхаживала с высоко задранной головой. В семнадцать у неё уже красовалась морщинка скепсиса на переносице, а изъяснялась она, как правило, так, словно только что явилась с королевского бала.
Вначале от встреч с ней в резиденции Кэт просто уклонялась – так она вела себя раньше почти со всеми библиомантами. Но в один прекрасный день нервы не выдержали, и Кэт принялась искать повода для ссоры с воображалой Саммербель. Та, к безграничному изумлению Кэт, извинилась и сообщила, что ни в коем случае не причисляет себя к высшим существам. К такому вежливому и уступчивому обращению за годы жизни в гетто Кэт не привыкла. В довершение всего Финниан просветил её относительно прошлого Саммербель, после чего между девушками воцарилось хрупкое перемирие. Кэт смотрела сквозь пальцы на жеманство дочки благородных родителей, а Саммербель всякий раз прикусывала себе язычок, едва задумав отпустить какое-нибудь едкое замечание насчёт уличного жаргона своей соперницы. Ни одна из них этому миру по-настоящему не доверяла – это был договор между «низами» и «верхами», между фешенебельным Сассексом и клоакой-гетто, между леди по крови и безродной хамкой.
Перед Мардуковой штаб-квартирой патрули вспугнули коротышку экслибра, который пытался загнать прохожим беспошлинные сигареты Smoke & Mirrors
[3] – излюбленную марку большинства библиомантов. Немного умения – и дым от них воспроизводил ключевые сцены из недавно прочитанных книг. Порой это глубоко потрясало, порой вызывало чувство неловкости, но всегда было предметом безудержного хвастовства и гордости. Очевидно, торгаш не заплатил дань или же по какой-то иной причине оказался у Мардука в чёрном списке.
Патрули – все как один неотёсанные коновалы – были вооружены огнестрельным оружием и саблями: в убежищах клинки всё ещё рассматривались как символ социального статуса, пусть даже на практике они давно вышли из употребления. Охрана состояла сплошь из экслибров: библиомантами Мардук не окружил бы себя никогда в жизни. И хотя он коллекционировал связанные с ними артефакты и их реликвии, его терзала зависть, что ему как экслибру никогда не обрести библиомантических способностей – ибо так некогда завещал Зибенштерн в скрижалях творения. Изида была единственным известным исключением из этого правила, да и то благодаря Фурии.
Кэт снова бросила взгляд на часы с грубым мужским браслетом (их она умыкнула в свой самый первый день в гетто и с тех пор ни разу не снимала):
