Примерно на одну минуту она застыла в этом положении, ни Пип, ни Пасьянс в это время не издали ни звука. Наконец она подняла глаза – сначала на Пипа, а потом на неподвижного южанина. Длинным указательным пальцем она ткнула сначала в него, затем в Замзу и повторила так три раза, после чего Пасьянс прошептал:
– Что она хочет сказать?
– Мне кажется, она просит, чтобы ты взял под защиту и Замзу.
Нассандра кивнула, и первый раз в жизни Пип увидел её улыбку. Его с ног до головы охватило радостное волнение.
– Рад стараться! – сказал Пасьянс и торжественно приложил руку к своему героическому сердцу. – Клянусь моей Молли! Я исполняю любое желание леди Нассандры, а это – в особенности!
На минуту Пипу почудилось, что звенит серебристый смех, такой тихий, что едва уловим. Каллиста сорвалась от постели Замзы и скользнула мимо Пипа к двери. Его овеяло благоуханием лесной почвы и древесной коры, и, пока она бесшумно удалялась по коридору, он, как обычно, не слышал её шагов.
Долго они простояли так в безмолвии: Пип – улыбаясь, Пасьянс – всё ещё прижимая руку к груди, словно только что присягнул самому президенту. Замза наконец прервал тишину глубоким вздохом, скрестив ножки над туловищем и тихо зажужжав.
– Будь я сто раз проклят, – пробормотал Пасьянс.
– Она тебе нравится, – установил Пип.
– А я в первую минуту подумал, что это Молли подошла к двери.
Уже в самом начале он продемонстрировал Пипу свою помятую карманную книжку, и правда: женщина на обложке обладала отдалённым сходством с Нассандрой, что впрочем, объяснялось прежде всего тем, что у той тоже были светлые волосы, огромные глаза и хрупкая фигурка.
– Но она не Молли, Пасьянс.
– Я знаю! Просто она мне её напомнила, – экслибр поглядел на постель вредителя. – По всему видать: теперь мне ходить за тараканищем. Уж не знаю, придётся ли ему это по вкусу.
– Не надо о нём говорить так, словно его здесь нет, – наставлял его Пип. – Можешь смело к нему обращаться напрямик. Думаю, он нас понимает, даже если не может сказать.
Пасьянс отмахнулся:
– Как-нибудь в другой раз.
Пип подошёл к кровати, попрощался с Замзой и вышел вместе с Пасьянсом из комнаты. Они побрели вдоль коридора. Экслибр всё время озирался, очевидно, в поисках следов только что посетившего их чуда.
– Листья с неё не осыпаются, – заметил Пип.
– Да знаю я.
– Ты охотно увиделся бы с ней ещё разок.
– С тех пор как я выпал из книги, она – самое прекрасное, что мне попалось на глаза.
– Неужели в Лесу мёртвых книг ты никогда не видел каллист?
Пасьянс покачал головой:
– Я чаще всего нёс караул. Наш лагерь мы разбили в корнях упавшей гигантской секвойи, довольно-таки высоко над землёй. Каллисты же живут всегда в низине, на голой почве, и неохотно карабкаются на другие деревья. – Он замолчал и плюхнулся на обитый бархатом стул, стоявший под картиной в золотой раме. Закрыв лицо руками, он глядел на Пипа сквозь пальцы. – Это потому, что я опять вспомнил Молли.
– Тебе её очень недостаёт, да?
– У меня никогда не было ничего лучшего, чем она. Не потому, что она богата или красива, как Дева Мария. А потому, что она принимает меня таким, каков я есть. Умом я не вышел, сам знаю, до неё мне по уму далеко. Но она любит меня, пусть даже я и несу подчас чушь.
– Ты спас ей жизнь.
– Это бы каждый сделал. За неё умереть было бы… совсем не так плохо.
Пип задумался о тех, кого больше нет.
– По-моему, смерть – это ужасно, – сказал он.
– Если бы я точно знал, что тогда увижусь с Молли, мне было бы всё равно.
– А вот я бы не хотел умирать, чтобы снова увидеться с отцом, – при этих словах Пип почувствовал угрызения совести, но что правда, то правда: как бы горячо он ни любил отца, Пипу было слишком хорошо в этом мире, чтобы его просто так покинуть.
– Могу я тебе доверить один секрет? – спросил Пасьянс.
Пип кивнул. Экслибр оглядел коридор и приглушил голос:
– Ты когда-нибудь слышал об Аноним-реке?
– Есть такая библиомантическая сказка.
– Совсем не сказка, – возразил Пасьянс, энергично замотав головой. – Она существует взаправду. Я сам слышал. Некоторые об этом болтали.
Этот довод показался Пипу несколько слабоватым. Но он не возражал, поскольку Пасьянс явно очень хотел в него верить.
Аноним-река, согласно легенде, протекала между страницами мира и омывала по пути бесчисленные книги. Она текла сквозь каждую книгу, где описывалась река. Эта река напоминала актёра, появляющегося в бесчисленных фильмах то в главной роли, то лишь в эпизоде. Считалось, что вода Аноним-реки рано или поздно доберётся до любой книги в виде крошечного ручья или бушующего потока – всё равно.
– Я хотел бы написать одно письмо, – продолжал Пасьянс, – письмо для Молли, ведь она не знает, где я и что со мной. В книге-то я всё ещё значусь.
Когда экслибр выпадал из романа, книга оставалась целой, а история – неизменной. Пасьянс – или кто-то, кто выглядел, как его близнец, – ещё сегодня воевал в «Огненном шторме страсти» на стороне Юга за любовь и за неминуемый счастливый конец. И Пасьянсу, наверное, было от этого ещё тягостнее, ведь Молли о нём даже не тосковала и в конце романа мчалась на лошади на встречу с человеком, как две капли воды похожим на Пасьянса.
– Я напишу, как всё было, – объяснял он, – а после суну письмо в бутылку и попрошу какого-нибудь библиоманта бросить её в Аноним-реку. Когда-нибудь да и прибьёт её течением к нужной книге, к берегам Миссисипи. И тогда Молли найдёт её и прочитает моё послание. И даже если это случится через тысячу лет, мне наплевать, ведь однажды доверенные бумаге истории уже не умирают. Главное – Молли узнает правду, что она для меня самый важный человек на свете.
– Она и так давно это знает. Во всяком случае, в твоей книге так всё и обстоит.
Пасьянс вынул своё карманное издание и провёл грубыми пальцами по изображению женщины на обложке:
– Имеется только одна загвоздка.
«Сотни загвоздок», – подумал Пип, а вслух спросил:
– Какая же?
– Не умею я складно писать. Ну то бишь, ясно: имя и всё такое – могу. Но то, что я хочу выразить, – много предложений, трудные слова…
– Давай я тебе помогу?
Пасьянс поднял засиявшие глаза:
– Правда поможешь?
Пип отсалютовал:
– Положись на меня, солдат!
Пасьянс поднял в приветствии два пальца к виску и заговорщически улыбнулся.
Глава четвёртая
Голова Виборады возвышалась у основания флюгера и смотрела на долину. Пасьянс прикрепил её к стержню флюгера проволочной петлёй, но заметно это было только вблизи. Фурия была этому рада, лишь иногда лёгкие угрызения совести мучили её, когда она представляла, как трудно было Пасьянсу затащить наверх тяжёлую каменную голову.
