Три года подряд читал он ей книги. Десятки тысяч страниц.
– И всё это был только трюк?
Губы Констанции сжались в две узенькие полоски.
– Всё это не беда, мой мальчик. Внизу меня дожидается моя настоящая сердечная книга. А там посмотрим, действительно ли Фейт с Рашелью так находчивы, как думают.
На этот раз уже она схватила его за руку, и впервые за долгое время по его коже пробежал мороз, едва только костлявые пальцы дотронулись до него.
– Пошли!
Баронесса прикоснулась к старомодному выключателю на стене, и с потрескиванием вспыхнула единственная лампочка. Её света хватило лишь на несколько ступенек до поворота. Лёгким нажатием Джеймс закрыл за собой панель, вернув тишину в энциклопедический зал.
– Подвала бояться не нужно, – подбодрила его старая женщина и повела вниз по лестнице.
«Дело не в подвале, – подумал он. – И не в темноте».
Глава седьмая
В другой части дома, на веранде южного флигеля, барон добежал до закрытой двери в библиотеку. С противоположного конца коридора Рашель видела, как он барабанит кулаками по покрытой лаком двери.
– Пандора! Пандора! – выкрикивал он имя младшей дочери. Сестре Рашели было всего одиннадцать, и она, как это часто бывало, сидела закрывшись в библиотеке. – Впусти меня!
Рашель и Фейт подходили всё ближе. Больше они не бежали, а приближались обычным шагом. Пятнадцать метров отделяли их от барона.
– Ты от нас не уйдёшь, отец, – пригрозил Фейт.
– Пандора! Открой дверь!
– Больше ты ни над кем не будешь издеваться только из-за того, что сам такой слабак!
Барон бросил на них взгляд:
– Вы с ума сошли! Я буду…
– Твоя сердечная книга обратилась в пепел, – сказала Рашель.
Грандиозное чувство – уничтожить власть отца и его книгу! Но только в первый момент. Теперь Рашель чувствовала, что это преступление будет преследовать её по пятам всегда. Запах горящего тома она тоже будет чувствовать всегда. Её мутило и била дрожь. Библиоманты книг не сжигают. Она нарушила одно из величайших табу. Не сводя глаз с барона, Фейт обнажил зубы в коварной улыбке.
– Пандора! Открой!
– Она читает, отец. Она занята. И потом, ей всего одиннадцать. Твои вопли нагоняют на неё страх.
– Пандора, дорогая, пожалуйста, открой мне дверь! – Было бы у него время, старший Химмель взломал бы замок и без сердечной книги.
Когда отец оглядывался, было видно, как непреодолимый страх искажает его черты. Это зрелище не вызывало у Рашели такого удовлетворения, как у Фейта, который, судя по всему, просто не мог им вдосталь насладиться. И ей не нравилось, что это доставляет ему такое удовольствие.
– А ну-ка возьми себя в руки… – прошипела она ему.
Он искоса поглядел на неё (взгляд его истолковать она не смогла – или не захотела?) и опять сосредоточился на отце.
В этот миг дверь в библиотеку, неожиданно приоткрылась.
– Слава богу! – Барон споткнулся о порог, и на миг кукольное личико Пандоры мелькнуло в щели рядом с ним.
Фейт в ярости завопил.
Дверь за отцом и Пандорой захлопнулась, ключ повернулся в замке.
– Фейт…
Рашель хотела успокоить брата, но он уже расщеплял страничное сердце, устремляя ударную волну на вход. Высокое дверное полотно задрожало, белый лак прорезала тонкая трещина.
– Не уйдёшь! – крикнул Фейт.
– Фейт! – Рашель остановилась и рванула его за локоть. При этом у него чуть не выпала из рук сердечная книга. – С ним Пандора. Ты же не хочешь, чтобы и с ней что-нибудь случилось?
Он метался туда-сюда с лицом, искажённым яростью.
– Это всего лишь дверь, – сказала она спокойно. – Он от нас не уйдёт. Мы доберёмся до него.
– Он совершит прыжок в любое место! Мы никогда его не найдём, если он…
– Доверься мне: ничего у него не выйдет.
Брат никак не мог взять в толк, о чём она говорит, и это вызывало у него ещё больший гнев.
– Теперь я глава рода Химмель! Я…
– Ты, – сказала она, подчеркнув это слово, – ведёшь себя, словно неуправляемый безумец. В Совете подобное поведение терпеть не станут. А мы ведь хотим в Совет, верно? – Подняв руку, она притронулась к его щеке. – Мы же этого оба хотим.
Его веки ещё несколько мгновений подрагивали, и какое-то время она боялась, что он кинется на неё. Просто потому, что думал, будто имеет на это право. Подчас он вёл себя, как глупец холерик, взрывавшийся без предупреждения, словно забытая граната времён мировой войны. А после мог опять часами хранить молчание, слушать и одной-единственной умной фразой подытоживать то, что составляло предмет разговора. Таков был Фейт, которого она любила. Но в моменты вроде этого она просто не могла его понять, даже по прошествии многих лет.
Что-то случалось с его глазами, словно на них образовывалась пелена, заставлявшая его смотреть на мир, как на резервуар, где есть место только разрушению и ненависти. Потом возвращался другой Фейт, её брат, самый дорогой для неё человек. С ним она строила планы, с ним они добивались одних и тех же целей.
– Пойдём. – Рашель взяла Фейта за руку и повела его по коридору прочь.
Из-за двери в библиотеку до неё долетел тихий голос отца, который беседовал с Пандорой. Наверное, он планировал захватить с собой маленькую любимицу, если ему придётся бежать. Фейт хотел уже схватиться за ручку, но Рашель предостерегающе покачала головой и указала направо. Дверь в соседнюю комнату была открыта.
– Что ты задумала? – спросил он.
Она улыбнулась:
– Сюрприз.
– На подобные штучки у нас нет времени.
– Учись мне доверять. Если мы хотим вместе сидеть в Совете и повернуть вспять ход вещей, ты должен на меня полагаться. А я – на тебя.
Без дальнейших препирательств он последовал за ней, хотя было видно, что это ему претит. Придётся привыкнуть, что она подчас дальновиднее его в своих поступках и что умеет не только предвидеть, но и принять соответствующие меры предосторожности.
Они переступили порог помещения, служившего некогда рабочим кабинетом их матери. Рашель была единственной, кто понял, насколько умной женщиной была Эмилия Химмель. Мысль о том, что она унаследовала хитрость и благоразумие матери, наполняла её гордостью. Немало лет мать вела дела Химмелей, управляя счетами и следя как за недвижимостью, так и за долями в фирмах, названия которых барон и слыхом не слыхивал. Сегодня заботы об этом взяли на себя независимые бухгалтеры. Рашель ничуть не сомневалась, что Эмилия до того, как муж её отверг, оттяпала себе небольшое состояние, и Рашель искренне была за неё рада. То, что впоследствии мать чрезвычайно редко виделась со своими детьми и контакт в конце концов окончательно прервала, Рашель объясняла безмолвным влиянием своей бабки. Рашель была уверена, что старуха поставила Эмилию перед выбором: суммы, выведенные ею из семейного бюджета, или дети. Эта мысль импонировала Рашели значительно больше, чем её альтернатива, согласно которой Эмилия просто не испытывала ни малейшего интереса ни к сложному сыну, ни к дочерям.
