Посреди светового наваждения Фурия упала без сознания, ударившись виском о паркет. Под ней расползлись остатки ковра, а над ней возник Фейт Химмель.
Глава девятнадцатая
Её привёл в чувство голос святой Виборады:
– Фурия!
Вокруг было темно. Фурия даже не могла сказать, открыты ли у неё глаза. Лицо было каким-то чужим, словно маска.
– Фурия, очнись!
Оказывается, она не лежала, а стояла, заметив это лишь благодаря засветившейся перед ней точке.
– Ведь я ещё сплю, верно? – Её голос звучал так, словно существовал только в её воображении.
– Подойди поближе, к свету.
– Виборада?
Святая покровительница книг не ответила. Шесть месяцев миновало с тех пор, как кавалеры Интриги разбили говорящую статую. До того как выжившие члены семьи привезли её с собой в Англию в 1836 году, долгие годы она несла свой дозор над за́мком Розенкрейцев на Рейне и, без сомнения, видела основателей «Алого зала», тогдашних завсегдатаев замка. Впервые Фурия задавалась вопросом: живут ли ещё в каменной голове картины тех дней и тех событий, о которых и замок сохранил воспоминания? Если библиомантика в состоянии подарить жизнь вещам, то она может наделить их и памятью.
– Естественно, у нас и память имеется, – раздался дребезжащий голос, и теперь Фурия разглядела во тьме источник световой точки. Её лампа для чтения! – А как бы иначе я ещё приметила все те штучки, которые ты вытворяла в своей комнате, когда не чувствовала за собой надзора?
– Не слушай её, – глухо ухнуло из темноты с противоположной стороны. – Она просто завидует, потому что лишена рук и не может никак иначе напроказничать, кроме как включать-выключать свет, а это, прямо скажем, искусство невеликое! – Придвинувшись поближе, кресло Фурии застыло в центре световой полосы.
Она узнала его по крестообразному шву на кожаной спинке – эту отметину сделал шпагой один из кавалеров Интриги.
– А у тебя подушки набиты трухой! – затараторила лампа. – Хочу напомнить, что я чуть ли не в одиночку спасла резиденцию от Интриги!
– Да вы послушайте только! – возразило кресло. – Моя память мне подсказывает, что в этом участвовал и кое-кто другой.
– Без тебя я бы разобралась с этим досадным недоразумением существенно быстрее. А ты у меня только путалось под ногами. Потому что ты медлительно, как на ножки-коротышки, так и на баш-ш-шку, – «Ш» шипело ещё очень долго – видимо, заело механизм.
– Где мы? – спросила Фурия.
– У тебя в голове, – ответила лампа. – Мрачные мысли, не правда ли? Хорошо, что при тебе ещё такой надёжный источник света.
Кресло буркнуло что-то невнятное.
– Что со мной? – спросила Фурия. – Я на том свете?
– На том, на том, – трещала лампа, – что бы под этим ни подразумевалось. Многие считают нас предметами неодушевлёнными. Хотя на самом деле всё зависит от самого наблюдателя.
– И это утверждает именно та, кто пялится на мир электрической лампочкой! – заметило кресло.
– А ты никогда не задавалось вопросом, почему лампочку используют в качестве символа блестящих идей? – парировала в свою очередь лампа.
Фурия упёрла руки в боки:
– Можно всё-таки узнать, что всё это значит? На рай или ад не похоже.
– Как уже было сказано, – объяснила лампа уязвлённо, – всё это только в твоей голове. Внутри. Снаружи ты бы свою голову узнала.
– Но я слышала голос Виборады!
– Это – за́мок, это он беседует с тобой, – пояснило кресло, – используя знакомые тебе картины и голоса.
– Родовое гнездо твоей семьи, – добавила лампа.
– За́мок Розенкрейцев. По крайней мере, так много лет назад его называли.
– За́мок разговаривает и через вас?
Читальная лампа лихо тряхнула абажуром в направлении кресла, а кресло в ответ повернулось к нему и поскрипело своей кожей. Ни дать ни взять, давние собеседники: они обменивались друг с другом взглядами, хотя, строго говоря, вообще не умели смотреть.
– Будь ты, например, за́мком, – сказала Фурии лампа, – стала бы ты использовать в качестве рупора тупое кресло?
Ход мыслей здания был выше понимания Фурии, а потому она только пожала плечами.
– Я тебе сейчас всё объясню, – раздался из глубокого мрака мужской голос. – Я вижу, чтобы всё это получше уяснить, тебе всё же необходим собеседник-человек.
– Премного благодарна, – Фурия и правда была рада, когда в полосу света от лампы кто-то вышел и поклонился ей в знак приветствия, после чего оба «чуда техники» замолчали.
Перед ней стоял высокого роста человек, с седыми волосами и изысканной внешностью. У него были чётко очерченные черты лица и нос с горбинкой. Из нагрудного кармана его чёрного сюртука торчал уголок кроваво-красного платочка, а на лацкане броско поблёскивала янтарная брошь.
Фурия нахмурилась:
– А вы кто такой будете?
– За́мок, глупышка. Но, пожалуй, я приведу тебе кое-кого, кто будет поразговорчивей, чем старая развалина, у которой к тому же поехала крыша.
– Но кто же этот кое-кто? Ну я имею в виду, кто был тот, кто так выглядел?
– Иоганн Меркурий Розенкрейц. Твой предок.
– Отец Северина?
– Вот именно. Один из основателей «Алого зала» и первый председатель библиомантического сообщества. Боюсь, преимуществами своего положения он пользовался недолго. Но это был отважный человек. Он позаботился о том, чтобы его потомки покинули страну, и пожертвовал собой, заметая их следы. Предок покойного барона Химмеля убил его на ступеньках при входе. Очень некрасивая история. Потребовались годы, чтобы его кровь испарилась из каменных пор.
– Но почему ты разговариваешь со мной?
– Ты моя законная владелица, – ответил горбоносый мужчина. – С кем же ещё прикажешь мне разговаривать?
– Здания обычно молчат.
– Может, ты просто не прислушивалась к ним? – Её предок улыбнулся, отчего его суровая внешность приобрела выражение светской любезности. – Это, пожалуй, – от библиомантики, здесь всё пронизано ею. Здесь Северин Розенкрейц произвёл свои первые библиомантические опыты. Всё начиналось под моей крышей.
Фурии кое-что пришло на ум.
– Ты ведь можешь принять любое обличие? В этом… как бы это сказать… сне. – Она была не уверена, сон ли это, но лучшего определения для этого не подыскала.
– Да, обличие любого человека, который здесь некогда жил.
– А могу я попросить?
– Собственно, я хотел побеседовать с тобой о…
– Пожалуйста. Это для меня действительно важно.
