— Ты… подписала… что?..
Земля разверзлась у меня под ногами. Так со мной всегда и бывает. Он не мешал мне говорить, уступал территорию, прогибался, пока я наконец не произносила: «Я познакомилась с очень привлекательным джентльменом» или «Я решила уехать из Лондона». И тогда — капкан защелкивается.
— Что. Ты. Подписала.
В этот момент хлопнула входная дверь.
А запахи появились еще раньше.
Головокружительный свежий аромат неизвестно чего. Даже Роберт перестал сверлить меня взглядом и обернулся.
Это было настоящее представление: парад возглавлял тучный мужчина с черными бакенбардами, в длиннополом красном камзоле и жилете с блестками. Следом выступал высоченный тощий субъект с бледным лицом, в островерхой шляпе с фиолетовой лентой, в несусветном черном камзоле. Замыкала это нескромное шествие девица, на которую я едва осмелилась взглянуть. Она не была англичанкой и не казалась англичанкой, она не принадлежала ни к миру обычных людей, ни к миру приличных людей, где соблюдают правила, ходят по тротуарам и носят шали. Не могу описать, во что она была одета (нечто красное), но я знала, что ни одна нормальная женщина так не одевается. И она не шла — она танцевала.
В зале повисла тишина. Хозяин вышел навстречу новым гостям, почтительно поздоровался по-итальянски и открыл для них дверь отдельного кабинета. У меня мелькнула мысль о труппе «Коппелиус» из «Милосердия». Когда я снова взглянула в их сторону, гибкий силуэт артистки уже исчезал в темноте, а потом дверь закрылась. Все промелькнуло как фейерверк. Свет, цвета, запахи. Нет, они не англичане.
Посетители, замершие, как при фотографической съемке, постепенно возвращались к жизни.
— Артисты! — зачем-то прокомментировал Роберт.
Я не поднимала глаз от тарелки. Люди театра меня не оскорбляли: в Лондоне они порхали повсюду — и вот такие, и еще более странные, — они существовали как будто в скобках, а я продолжала жить в одиночестве. Мой брат хотел стать одним из таких людей, но в конце концов образумился. При виде артистов на меня накатывали воспоминания: юный Энди, ментальный театр доктора Корриджа. Все те моменты, когда мы не чувствуем себя зрителями перед сценой. Эти видения приносили мне и горечь и сладость. Мне начинало казаться, что, как бы то ни было, я, мы (мы с Робертом) — одновременно и счастливцы и неудачники. Артист — это ужасно, скандально, артист выставляет себя напоказ и притворяется. Но быть частью публики — это всегда означает мечтать об актерстве.
— Мы могли бы сходить на них посмотреть, — предложил Роберт. — Ты знаешь, где они выступают?
— Наверно, они из «Милосердия» при Святой Марии. Благотворительные спектакли. Следующий дают завтра.
К счастью, Роберт отвлекся от моего контракта. К несчастью, он не забыл о своих планах:
— А, ну тогда это не для нас. Мы уже будем на пути в Лондон. — (Я смотрела на него и бледнела.) — Что, медсестричка, ты уже подыскала себе богатенького лондонца, который нуждается в уходе? Если будешь хорошо за ним присматривать, может, и тебе кое-что перепадет, когда богатей окочурится.
Я попыталась улыбнуться. Мне до сих пор не удавалось проморгаться после шествия артистов.
— Роберт, Кларендон — очень хорошее место. Я уже говорила, что…
— Ты уходишь из этой богадельни завтра же.
Вот так. Внезапно. Я побледнела.
5
Артисты оставили после себя яркие блестки.
Или мне так почему-то показалось.
Эта пыльца рассыпалась по серым плечам мужчин. Она отсвечивала на дорогостоящих прическах дам, на шляпках и пристойных вуалях молоденьких красавиц.
Кричащие красные блестки теперь сверкали на всех, кто поглощал пищу и вел негромкие приличные беседы.
Они налипли даже на нас с Робертом. Мерцали на нашей убогой неустроенности, мелкой неустроенности несчастных обыкновенных людей.
— Детка, мне так тебя не хватало… Ты мне так нужна… Я вот уразумел: без тебя я ничто. Просто старый моряк без корабля. — (Я вовремя сдержалась и не сказала, что корабль у него есть. Я ведь знала, как ненавистен ему «Неблагодарный».) — Без тебя я пустой, — продолжал Роберт.
Блестки исчезали как угли костра на снегу. Этот праздничный костер успел нас немного подсветить. Мы по-прежнему сидели за тем же столом, и я спрашивала себя, какую цену должны платить люди, подобные нам, «зрителям», публике на галерке, за право быть счастливыми.
Я провела пальцами по его ладони, но другого ответа у меня не нашлось.
— Мы вернемся в Лондон, и все будет как прежде, королева морей. Даже лучше, чем прежде, ведь теперь ты одна. Детка, ты мой последний шанс. — При этих словах его морщинистое лицо поплыло, как глина. — Других у меня не будет. Ты — самое последнее, самое лучшее, что было в моей жизни.
И Роберт замолчал.
Это было как приглашение.
Я не знала, чем заполнить это молчание.
В наступившей тишине я видела темную комнату, кресло с высокой спинкой и задернутые шторы.
— Дай мне подумать, Роберт… Я ведь только начала.
Он убрал руку. Как будто почувствовал укол.
— Что тебе не ясно? Я приехал за тобой. Эта работа мне не нравится, королева. Ты заслуживаешь лучшего. Послушай, я хорошо понимаю, что в Лондоне сделал тебе больно. — Взгляд его был влажный и мутный, как будто Роберт привез в своих глазах частичку столичного тумана. — Мне потом было очень мерзко… Но знаешь… я разозлился, что ты порешила уехать вот именно тогда, когда наконец-то, так сказать, осталась одна… Мне-то куда удобнее… видеться с тобой в Лондоне. — (Я слушала, не глядя на него, забыв про еду.) — А этот курятник — да что ж это такое?! Полдня свободных раз в две недели — это фуфло. Когда же нам видеться? Так даже в театр не сходишь!
— Мы могли бы… — Я осеклась. «Мы могли бы какое-то время не видеться» — вот что я имела в виду, но подыскала другие слова: — Я могла бы накопить, Роберт, накопить на дом…
— Чертов дом! — крикнул он. Но потом сдержался и заговорил спокойнее. — Нет, королева, в этом дерьмовом рыбачьем городишке тебе делать нечего. Лондон. Там ведь живет твой братец-банкир, верно? Вот пусть он тебе и поможет. Он же знаком со всякими там богатыми подагриками, которые раздулись, как жабы. Личная медсестра для опухшего толстосума. Свободное время. Какое-нибудь съемное жилье. И когда я подвалю, мне будет где пришвартовать мой корабль…
— Пожалуйста, Роберт… Как бы тебе ни хотелось…
За окном то и дело проходили люди. Они смотрели на нас в обрамлении красных штор, под аркой с названием ресторана и изображением «Звезды Юга». Словно кукольный театр.
— Лондон — очень дорогое место. — Я заглянула ему в глаза. Роберт мне что-то ответил, но этот взгляд (и воспоминание о его пальцах на моей шее) придал мне сил. Я продолжала говорить, не слушая его возражений: — Здесь я больше зарабатываю, и я правда думаю, что мне следует…
