И все равно, даже когда я кричу — за всю жизнь набрались бы считаные случаи, ни разу на мужчину, почти всегда на мать, — после этого я пускаюсь в позорные объяснения. Сначала разрежу картину на куски, потом подбираю обрывки.
— Вы такой гадкий! Вы и ваши безумные идеи! Я не могу! Не могу!..
Я вся тряслась, отступая в угол комнаты. После непродолжительной паузы снова раздался голос из кресла:
— Прекрасно. Дэнни, ты меня слушаешь?.. Дэнни, не обращай внимания на мисс Мак-Кари, она женщина, ты постепенно к ним привыкнешь… Отвечай: ты меня слушаешь?
— Д-да… с-сэр.
— Вложи в ответ на следующий вопрос всю свою внимательность. Когда ты в последний раз видел Элмера Хатчинса живым?
— Д-две не-не-дели на-зад, с-сэр.
— А что он тогда пил? Что пил Элмер Хатчинс?
Этот вопрос превратил прекрасные глаза Дэнни Уотерса в два идеальных круга, точно так же округлился от удивления и мой рот.
— Ч-что пил?
— Да. Что он пил. Виски? Ром? Вино? Пиво?
Мальчик силился прийти в себя и дать ответ на этот нелепый, невозможный вопрос. Как предупредить Дэнни, что у этого человека не все дома? Заикание снова поймало его на середине пути, и застигнутые врасплох слоги больше не двигались.
— Дэнни: «комедия, трагедия», — произнес маленький тиран, прежде чем я успела вмешаться. — Пожалуйста, Дэнни, «комедия, трагедия», и идем дальше.
Мальчик согласовал мимику со словами:
— Комедия! Трагедия! Сэронничегонепилонбросилпить!
— Ничего?
— Ничего! — Дэнни избежал нового приступа заикания, изобразив «ничего» жестами.
— Дэнни, это очень важно, — не унимался помешанный. — Ничего?
— Ни… ни… чего!
Дэнни познакомился с Элмером уже в трезвый период. Элмер никогда больше не пил. В этом Дэнни мог поклясться.
Я стояла, опираясь на спинку кресла, и от меня не укрылась почти неощутимая перемена, происшедшая с мистером Икс: это было легкое покашливание. Но ваша покорная слуга ухаживала за ним уже две недели, и — верьте мне на слово — мистер Икс никогда при мне не кашлял, а также не чихал, не храпел и не производил своим телом никаких иных шумов помимо шелковистого струения его слов.
Я почти испугалась.
— Спасибо, Дэнни, ты сильно помог, кхе… Мисс Мак-Кари, будьте так добры опустошить вазу и передать Дэнни Уотерсу содержимое: там найдется печенье и деньги… кхе… Буду ждать вас через два дня, если появится новый труп.
Когда я закрыла окно, уже темнело. Возможно, дело было в том, что я зажгла вечернюю лампу, но только лицо мистера Икс показалось мне восковой маской.
9
Я попросила у него прощения за крик. Мистер Икс покачал головой:
— Не беспокойтесь, мисс Мак-Кари, это вполне объяснимо, учитывая вашу избыточную эмоциональность. — Он снова кашлянул.
— Вы себя плохо чувствуете?
— Нет. Кхе. Такое со мной случается, когда я решаю сложную задачу…
— Вы простужаетесь, когда думаете?
— Да нет же, наоборот! Вы всегда понимаете меня превратно! Я простужаюсь, когда временно прекращаю думать. После решения запутанной задачи, над которой размышлял денно и нощно. Напряжение покидает мое тело, и от этого я становлюсь слабым и беззащитным перед любой напастью.
— Так вы что-то разгадали?
— Как видите, так оно и есть. А теперь вы позволите мне еще немного покашлять? Спасибо.
Я чувствовала себя виноватой за совершенно необязательную грубость. Я кричала на мистера Икс как на человеческое существо, но, вообще-то, это было столь же несправедливо и жестоко, как и его поведение, показавшееся мне ужасным. Не важно, выше он или ниже других людей, но определенно существо, вечно сидящее в кресле, сделано не из тех материалов, которые обыкновенно используются при сотворении ему подобных. Разве не об этом говорила миссис Мюррей, когда впервые его увидела? Как она была права!
Он был особенный. Маленький. Большеголовый. Особенный.
— Мне жаль, что я на вас кричала, — повторила я.
— Я знаю. Кхе-кхе.
Такой ответ оставил меня в одиночестве. Я смотрела в только что закрытое мною окно, через которое выскочил наш маленький артист. Вдалеке — потемневшее море. Несколько лодок на линии горизонта. Все красиво, и все безобразно.
Столько лет жизни, подумалось мне, столько лет, чтобы наконец осознать, что мой благоразумный младший брат был совершенно прав, что все данные нам шансы остались в прошлом и нам остается только радоваться хорошему или плохому урожаю, который выпал на нашу долю, поскольку нового сева у нас уже не будет. Вот она определенность, вот она ясность — такая же прочная, как море. Я неожиданно поняла: Роберт — это моя жизнь, плохая или хорошая, моя жизнь — это его якорь, а не тот другой подарок, это призрачное имя, этот мираж, видение господина в кресле. И ничто не позволит отказаться от этой жизни или заменить на другую. Я позволила Роберту войти в мою жизнь — вот в чем коренилась ошибка: в выборе, — точно так же, как мой брат Эндрю, захлопнул дверь перед носом у возможности стать актером. А теперь мы подводим итог. И с этим… — так было записано от начала веков — с этим нам придется жить. Потому что мы не можем рассчитывать на лучшее, зато мы всегда — всегда — можем рассчитывать на худшее.
— И все-таки вы можете измениться.
— Нет, не верю, — отозвалась я.
Только в этот момент я заметила, что разговариваю не сама с собой.
Я обернулась к мистеру Икс.
— Если вы не верите, то и не сможете.
После этих слов мой пансионер вновь отдался кашлю.
Я не спросила, откуда он узнал. Таких вопросов я давно ему не задавала. А вот этот невесть откуда взявшийся кашель меня тревожил.
— Позвольте проверить. Может быть, у вас лихорадка.
Я приложила руку к его огромному лбу, но жара не почувствовала. Я вынула из кармана передника часики на цепочке и взялась за его маленькое запястье. Поначалу мой указательный палец блуждал впустую, точно новый гость, осторожно обходящий незнакомый для него дом, но в конце концов я нащупала нечто, слабо пульсирующее под подушечкой пальца. Меня клевала нежная птичка жизни. Прямо в подушечку пальца. Мне осталось только подождать пятнадцать секунд и помножить результат на четыре. Пульсация была сильная.
— Вы хотите пить?
— Вы примете верное решение.
— Простите?..
Двухцветные глаза на меня не смотрели. Семьдесят восемь.
— Мисс Мак-Кари, проблема в том, что вы всю жизнь руководствовались мнениями других людей.
Семьдесят два.
