То, что Сьюзи «так и знала», поджидало меня на нижней площадке служебной лестницы, скрестив руки на груди.
— Энн, мне уже пересказали твой план. Я ничего не имею против желания поменяться отгулами. Что же касается выбора спутника и постановки, я не знаю, как тебе могло прийти в голову, что ты получишь мое разрешение.
По лицу старшей сестры Брэддок было сложно определить, улыбается она или негодует. Я уже упоминала, что черты ее жались к центру широкого лица, на котором счастье, горечь, шутка и раздражение уживались полюбовно. Иначе обстояло дело с распоряжениями Брэддок, когда она нам что-то предписывала или запрещала. На сей раз сестра Брэддок была по-настоящему скандализирована. Я задумалась, что именно явилось причиной ее возмущения — характер представления или выбор спутника? А если верно последнее — неужели это ревность?
Я не хочу плохо говорить о старшей сестре Брэддок, но от меня не укрылись ее восхищенные взгляды, обращенные на молодого доктора.
Однако было и кое-что еще, о чем не подозревала Брэддок.
— Пожалуйста, мисс Брэддок, могу я обсудить это дело с доктором Понсонби? Это единственное, о чем я прошу.
Старшая сестра прищурилась — в ее случае такой взгляд обозначал гнев, — но все-таки не нашла никаких возражений. Она говорила со мной с таким самодовольным видом, как будто одноклассница попросила ее разрешения рассказать страшную тайну самому суровому профессору.
Я вместе с Брэддок прошла по коридору до двери Понсонби, остановившись, только чтобы передать Джимми Пигготу конверт для Роберта; он был адресован мальчику со склада Коттерель. Клянусь вам, я испытала облегчение: как будто это письмо уносит с собой мои последние воспоминания, сомнения и нерешительность. Благодарение Богу, Понсонби уже получил необходимую информацию от Дойла (как тот мне и обещал) — что, по-видимому, явилось совершенным сюрпризом для сестры Брэддок.
— Ой, благотворительное представление! — воскликнул сидящий за столом Понсонби. — Вы, разумеется, можете его посетить, мисс. Я не утверждаю, что таковое будет возможно всегда, однако доктор Дойл — надежный спутник. Ой, и кстати, они же хорошо ладят между собой — мистер Икс и доктор Дойл… так мне говорили.
— Я тоже так считаю, доктор, — согласилась я, окрыленная, но осторожная.
Брэддок все время смотрела на меня — по крайней мере, мне так казалось, — молча и серьезно.
— Какие же у них общие увлечения?
Понсонби дожидался ответа, наморщив все лицо, — так с ним случалось часто, особенно когда от ответа зависела надежность столпа, поддерживающего Кларендон-Хаус. Я даже на секунду не задумалась, стоит ли рассказывать ему правду: мистер Икс и доктор Дойл расследуют убийства нищих.
— У них много общих увлечений, — ответила я. — Научное любопытство, — добавила я.
И такой ответ порадовал Понсонби:
— Я предчувствую, что этот Дойл — человек с великим будущим. Ой, я не говорю, что однозначно в этом убежден, однако он располагает всеми задатками… Воспитанный джентльмен строгих правил, настоящий профессионал. Это мне нравится. — По взгляду Понсонби я поняла, что эти качества он в немалой степени относит и ко мне. — Надеюсь, вам понравится спектакль, мисс.
В коридоре Брэддок меня предупредила:
— После спектакля ты должна будешь вернуться сюда, Энни. Помни, это ведь не твой отгул.
Я уже говорила, что не считаю Брэддок злой: она жила одна, закрывшись в своем одиноком мире, и была достойной хранительницей Кларендона.
Все прошло идеально!
Но был еще он. Точнее, шип в лапе у льва.
Я ожидала, что мистер Икс снова посоветует мне не ходить. Он этого не сделал. Я надеялась, что он, по крайней мере, вернется к теме, которую сам затронул накануне вечером.
Прекрасная.
Но и этого не произошло. Мистер Икс был все так же погружен в меланхолию своей комнаты и своей призрачной скрипки. Зато он больше не кашлял.
И все-таки я была счастлива. Дела мои складывались наилучшим образом. Я поднималась к себе с уверенностью, что под старость мне будет что рассказать моим… ну, скажем, моим племянницам. А вдруг даже и внукам? Поздновато для моих собственных, но, быть может, у меня появятся приемные дети? Ну конечно! Но почему же зеркало в моей комнате больше не мутное? Оно, как по волшебству, все засверкало… Ну хорошо, допускаю: не засверкало. Но я действительно видела себя более отчетливо, лучше различала те уголки моего лица, которые никогда не желала рассматривать, а теперь они выглядели очень даже мило. На вечер я одолжила шляпку у Сьюзи Тренч: она хорошо подходила к моему скромному платью. Но, Энни, неужели ты все это делаешь ради того, чтобы выйти в театр в сопровождении элегантного мужчины, хотя речь идет всего-навсего о расследовании преступления? Нет, Энни, признайся себе: ты это делаешь потому, что один твой душевнобольной пациент, маленький и большеголовый, но обладающий неоспоримым даром понимать людей, откровенно сообщил, что считает тебя прекрасной и отважной, что ты такая и есть.
В зеркале я смотрелась — да-да-да! — довольно привлекательно.
Прекрасная.
— Уже!.. Энни! Там уже!.. Он пришел!.. Спускайся!
Эти вопли полушепотом предшествовали моему появлению. Я чувствовала себя такой величавой и пышной, точно собралась выходить замуж. Даже более пышной, чем сама Гетти Уолтерс, которая подглядывала — да-да! — с главной лестницы, пока я, приподнимая края длинной юбки, в качестве кортежа сопровождаемая Нелли, Сьюзи и Джейн, спускалась по служебной лестнице. Гетти плакала и смеялась, совсем как в тот день, когда увидела труп Элмера Хатчинса. Краешком глаза я успела заметить в директорском коридоре и круглое, бледное, сморщенное лицо старшей сестры Брэддок. Мне стало ее жаль.
Холл Кларендона сделался светлее — истинная правда — с появлением Дойла, который, как всегда, пришел точно вовремя, в элегантном цилиндре, в темно-синем сюртуке (сам он был как светло-синий принц) и даже с тростью. Доктор мне поклонился, а потом, как будто и этого было мало, еще и сделал комплимент:
— Позвольте сказать, вы прекрасно выглядите.
Скорее вежливо, чем искренне, в отличие от слов мистера Икс. Приятно, но по-другому.
Мы вышли из Кларендон-Хауса, но я покинула это место не окончательно. Мысли мои оставались там, в той сумрачной комнате: я видела, что его большие, разноцветные, удивительные глаза смотрят на меня, видят меня.
Прекрасная.
2
— Вы часто бываете в театре, мисс Мак-Кари? — спросил Дойл.
Я ответила что-то вроде «нечасто, но достаточно». Мы шли по Фрэттон-роуд в толчее из пыли и наемных экипажей, неторопливых парочек, девушек в нарядных платьях и благопристойных вуалях, подвыпивших рабочих, босоногих детей и продавцов в длинных фартуках, которые высовывались из своих магазинчиков, чтобы не пропустить ничего интересного. В памяти моей сохранился прекрасный вечер, с тучами и ветром. Я держала молодого доктора под руку, а он вдохновенно размышлял вслух:
