Так Бог устами ученых, их ужасающими открытиями говорил, обращаясь к нашему поколению, о потрясении оснований. И именно наука, как ничто другое, заставила нас позабыть об этом – не наука как знание, а, скорее, наука, направленная на цели скрытого идолослужения, побуждающая нас уверовать в нашу землю как место для установления Царства Божьего, уверовать в самих себя, в то, что достигнуто это будет благодаря нам. Были пророки этого идолослужения – лжепророки, как называет их Иеремия, – которые кричали: «Прогресс, бесконечный прогресс! Мир, всеобщий мир! Счастье, счастье для каждого!» Но что же происходит теперь? Та самая наука, на спасительное могущество которой уповали эти лжепророки, полностью истребила идолослужение. Величайшим триумфом науки оказалась ее власть, данная человеку, уничтожить самого себя и свой мир. И те, кто были виновниками этого триумфа, говорят ныне подобно подлинным пророкам прошлого, – говорят не о прогрессе, но о возвращении к первоначальному хаосу, не о мире, но о разрушении, не о счастье, но о погибельной участи. Таким путем наука искупает заблуждения идолослужения, которому веками предавалась. Наука, которая отводила нам глаза, ввергала нас в пучину неведения о вещах, имеющих действительно жизненно важное значение для людей, сама разоблачила себя, открыла нам глаза и, наконец, указала нам на одну важнейшую истину, имеющую основополагающий характер: «горы сдвинутся, и холмы поколеблются», «земля упадет и уже не встанет», потому что ее основания будут разрушены.
Но по-прежнему слышны голоса, – а после первого потрясения они окрепли еще больше, – которые стараются успокоить нас, говоря: «Быть может, человек употребит свою власть потрясать основания в творческих целях, для прогресса, для мира и счастья. Будущее – в руках человека, в наших руках. Доведись нам выбрать созидание вместо разрушения, – разве мы не в состоянии были бы продолжить творение. Почему бы нам не уподобиться Богу хотя бы в этом отношении?» Иов не в силах был ничего ответить, когда Бог обратился к нему из бури, говоря: «Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь». Но наши фальшивые голоса тянут свое: «Быть может, мы сумеем ответить на те вопросы, на которые не мог ответить Иов. Разве научные достижения не раскрыли тайны основания и формирования земли? Разве мы не способны присутствовать при этом событии в наших мыслях и знании? Почему же нужно бояться потрясения оснований?» Но человек – не Бог, и где бы он ни притязал на равенство с Богом, всюду он навлекает на себя хулу, подвергается саморазрушению и впадает в отчаяние. Когда беспечно и самодовольно человек полагался на собственное культуротворчество или на технический прогресс, на свои политические установления или религиозные системы, – он ввергался в распад и хаос; все основания его личной, природной и культурной жизни бывали потрясены. Так происходило на протяжении всей человеческой истории с самого ее начала. В наши времена это приняло еще большие масштабы, чем когда-либо прежде. Снова отвергнуто притязание человека быть равным Богу; потрясены все основания жизни нашей цивилизации. Читая некоторые отрывки из книг пророков, нам без труда удается представить, что мы читаем отчеты очевидцев из Варшавы, Хиросимы или Берлина. Исайя говорит: «Вот, Господь опустошает землю и делает ее бесплодною; изменяет вид ее и рассевает живущих на ней… Разрушен опустевший город, все дома заперты; помрачилась всякая радость, изгнано всякое веселие земли. В городе осталось запустение, и ворота развалились… И земля осквернена под живущими на ней; ибо они преступили законы, изменили устав, нарушили вечный завет. За то проклятие поедает землю, и несут наказание живущие на ней… и немного осталось людей». В каждом из этих слов заключен опыт, пережитый народами Европы и Азии. Потрясены самые первые и самые существенные основания жизни. Разрушения таковы, что не повидав все своими глазами, не столкнувшись с этим лично, мы не в состоянии и вообразить такое, поверить, что подобное может произойти и с нами. До сих пор мне видятся американские солдаты, проходящие через эти города, обращенные в руины, думая о собственной стране и, словно воочию, видящие гибельную участь ее городов и селений. Я знаю, что так было, что так случается по-прежнему. Есть солдаты, ставшие пророками, и их весть не слишком отличается от вести древних еврейских пророков. Это весть о потрясении оснований, и она относится не к своим врагам, скорее – к собственной стране. Ведь пророческий дух не исчез с лица земли. За десятки лет до мировых войн мужественные люди осуждали европейскую цивилизацию и пророчили ее конец изустно и посредством печатного слова. Им подобные есть и среди нас. Они похожи на тонкие и совершенные инструменты, отмечающие колебания земли в областях, далеких от ее поверхности. За десятки лет до окончательной катастрофы эти люди отмечают потрясение основ своей цивилизации, ее саморазрушительные тенденции, ее разлад и падение. Их души наделены незримым и почти безошибочным чувствилищем, их неудержимо влечет к провозвестию о том, что они восприняли, быть может, и против собственной воли, ибо ни один подлинный пророк никогда не пророчествовал по своей воле. К пророчествованию он понуждался Божественным Голосом, не слышать который он не мог. Никакому человеку, которым владеет пророческий дух, не хочется предвидеть и предсказывать гибельную судьбу своей собственной эпохи. В нем это вызывает страшную внутреннюю тревогу, подвергает его жестоким и зачастую смертельно опасным нападкам, навлекает обвинения в пессимизме и пораженчестве со стороны большинства людей. Люди желают слышать хорошие известия, и массы внимают тем, кто их доставляет. Все пророки Ветхого и Нового Завета, а также пророки исторической Церкви обладали сходным опытом. Всем им противоречили лжепророки, возвещавшие о спасении, когда его не было и в помине. «Пророки пророчествуют ложь, а мой народ любит это», – восклицает Иеремия в отчаянии. Его называли пораженцем и обвиняли его в том, что он враг своей страны. Но разве хранить молчание в то время, когда потрясены основания, – значит быть патриотом или доверять своему народу, его установлениям и образу жизни? Разве выражение оптимизма, – неважно, оправдан он или нет, – намного ценнее, чем выражение истины, даже если эта истина тяжела и горька? Большинство представителей рода человеческого, конечно, не в состоянии перенести известие о потрясении оснований. Они отвергают пророческие умы и подвергают их нападкам не потому, что действительно не согласны с ними, а потому что ощущают истину их слов и не могут принять ее. Они подавляют эту истину в самих себе, подвергают издевательским насмешкам или обрушивают ярость на тех, кто знает и осмеливается говорить о том, что знает. К какой из этих сторон вы относите самих себя? К тем ли, кто откликается на призыв пророческого духа, или к тем, кто затыкает уши и замыкает сердца, чтобы не услышать и не отозваться? Я всегда чувствовал, что людей, способных воспринимать потрясение оснований, очень немного, – немного тех, кто способен это вынести и, что важнее всего, кто способен говорить о том, что знает, ибо они достаточно мужественны, чтобы противостоять неизбежной вражде многих. Мои слова обращены в особенности к этим немногим.
Почему пророки были способны бесстрашно принять свое знание, а потом и возвещать о нем со столь покоряющей властью? Власть их объясняется тем, что в действительности они говорили не о самих основаниях земли, но о Том, Кто заложил эти основания и Кто колеблет их; их власть исходит из того, что они говорили не о самой гибельной судьбе народов, но о том, Кто учинил погибель ради Своей вечной справедливости и во имя Своего вечного спасения, которое Он дарует. Как гласит 101 псалом: «Твои лета в роды родов. В начале Ты основал землю, и небеса – дело Твоих рук. Они погибнут, а ты пребудешь; и все они, как риза, обветшают, и, как одежду, ты переменишь их. Но Ты – тот же, и лета Твои не кончатся». Когда земля стареет и ветшает, когда умирают народы и культуры, Вечный переменяет облачения Своего бесконечного бытия. Он – основание всякого основания, и это основание – непоколебимо. Есть нечто недвижимое, неизменное, неколебимое, вечное, что являет себя в скоротечности нашей жизни и в распаде нашего мира. В границах конечного становится зримым бесконечное, в свете Вечного выявляется преходящий характер временного. Греки называли себя «смертными», потому что они познали бессмертное. Вот почему пророки оказались способны взирать бесстрашно на потрясение оснований. Только зная Вечного, можно взглянуть на это и не отпрянуть от ужаса. Разве возможно для человека сознавать надвигающуюся гибель и относиться к этому с прежним безразличием и цинизмом? Разве в человеческих силах – смотреть в лицо смерти и оставаться циничным? Разумеется, есть среди нас люди, с цинизмом относящиеся к большей части того, что человек создает и почитает. Есть среди нас некоторые, кто с цинизмом относится к нынешнему положению вещей в мире и к правителям этого мира. Конечно, мы можем с цинизмом относиться к истинным мотивам, определяющим всю человеческую деятельность, мы можем быть циничны по отношению к самим себе, своему внутреннему развитию и внешним достижениям. Мы можем с цинизмом относиться к религии и нашим Церквам, их учению, их символам и представителям. Едва ли найдется хоть что-то, к чему мы не смогли бы отнестись с цинизмом. Но мы не можем с цинизмом относиться к потрясению оснований всего сущего в мире! Я в своей жизни не встретил ни одного человека, который бы по-настоящему цинично относился к этому. Я повидал на своем веку много циничного, в особенности среди молодых людей в Европе до войны. Но благодаря великому множеству свидетельств я знаю, что этот цинизм исчез, когда стали колебаться основания мира в начале европейской катастрофы. С цинизмом относиться к концу и гибели мы можем до тех пор, пока не увидим их воочию, только до поры, покуда чувствуем безопасность того положения и ситуации, где может проявляться наш цинизм. Но как только основания этого и ему подобных положений и ситуаций начинают рассыпаться и распадаться, вместе с ними рассыпается и сам цинизм. И остаются только две взаимоисключающие возможности: отчаяние – залог вечного уничтожения или вера – залог вечного спасения. «Мир погибнет, но… Мое спасение не знает конца»{ В синодальном переводе этой фразы нет. – Прим. ред.}, – говорит Господь. Именно за этот выбор стоят пророки. Именно это нам следовало бы называть религией, или, точнее, религиозным основанием всех религий.
