Смерть – дело Божественного гнева: «Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук». Странным стало в наши дни представление о Божественном гневе. Мы отвергли религию, которая превращает Бога в яростного тирана, в существо, наделенное страстями и желаниями, совершающее капризные и непредсказуемые действия. Не это означает гнев Бога. Гнев Бога означает неизбежную реакцию против каждого искажения закона жизни и сверх того – против человеческой гордости и надменности. Эта реакция, отбрасывающая человека назад, в свои пределы и границы, – не кара, необузданная и страстная, и не возмездие Бога – это восстановление равновесия между Богом и человеком, нарушенного, когда человек восстал против Бога.
Поэт выражает свое глубокое понимание отношения между человеком и Богом, говоря, что Бог «положил тайное наше перед светом лица Своего». Гнев Бога направлен не против наших моральных слабостей и изъянов, не против особых актов непослушания и неподчинения Божественному порядку. Он направлен против необъяснимого в нашей личности, против того, что происходит в нас и действует на нас, незримое для людей, незримое даже для нас самих. Эта наша тайна определяет нашу судьбу больше всех видимых вещей. В сфере наших зримых действий и поступков мы можем и не почувствовать, что заслужили гнев Бога, страдания и несчастья. Но Бог видит сквозь покровы, за которыми прячутся наши тайны – они явны для Него. Поэтому мы каждодневно ощущаем на себе тяжкую власть, отрицающую нас, расщепляющую нас на части, делающую нас несчастными. Этот гнев Бога сопровождает нас во все наши дни, а не только тогда, когда мы претерпеваем особые неудачи и страдания.
Такова ситуация всех людей. Но не все люди знают это. «Кто знает силу гнева Твоего, и ярость Твою по мере страха Твоего? Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобресть сердце мудрое». Псалом старается научить нас истине о нашей человеческой ситуации, нашей скоротечности и нашей вине. Этот псалом производит в нас то же действие, какое в свое время оказывали греческие трагедии: они открывали всем горожанам, собравшимся в театре, истину о том, что есть человек; они показывали народу, что самое великое, самое лучшее, самое прекрасное, самое могущественное – все на свете – подчинено трагическому закону и проклято бессмертными. Они стремились раскрыть человеческую ситуацию – ситуацию человека перед лицом Божественного. Человек становится великим и надменным, он пытается прикоснуться к Божественной сфере – и повергается в распад и отчаяние. Именно это хотел открыть псалмопевец праведным и неправедным людям своего народа: кто они; что есть человек.
Но псалмопевец знал, что люди, даже если на мгновение и испытают потрясение, узнав эту истину, – забывают о своей участи. Он знал, что люди живут так, словно бы им суждено жить вечно, словно гнева Божьего не существует. Поэтому он просит нас так счислять свои дни, чтобы уразуметь, как быстро они подойдут к концу. Он молит Бога о том, чтобы Сам Он научил нас тому, что мы должны умереть.
Псалмопевец не думает, что осознание истины сказанного повергнет человека в отчаяние. Напротив, он верит, что именно это прозрение и сможет дать нам сердце мудрое – сердце, которое принимает бесконечное расстояние между Богом и человеком и не притязает на величие и блаженство, присущие одному лишь Богу.
Мудрое сердце таково, что не пытается скрыть эту истину от самого себя, не пытается найти себе прибежище в обманчивой защищенности и безопасности, лживом цинизме. Мудрое сердце таково, что способно мужественно выстоять перед лицом этого знания, с благородством, смирением и силой духа. Эта мудрость сквозит в каждом слове псалма – величайшая мудрость, которой в Древнем мире достиг человек, ощущающий трагизм жизни.
После моления о мудром сердце (а не об интеллектуальной мудрости!) начинается новая часть псалма, добавленная, быть может, в более поздний период развития еврейской религии. Эта новая часть посвящена народу и его исторической ситуации. «Обратись, Господи! Доколе? Умилосердись над рабами Твоими. Рано насыти нас милостью Твоею, и мы будем радоваться и веселиться во все дни наши. Возвесели нас за дни, в которые Ты поражал нас, за лета, в которые мы видели бедствие. Да явится на рабах Твоих дело Твое и на сынах их слава Твоя; И да будет благоволение Господа Бога нашего на нас, и в деле рук наших споспешествуй нам». Нечто новое появляется в этих словах: значимость прошедшего и будущего, мольба о лучшем будущем, о будущем счастья и веселья, о присутствии Бога и успешности нашей работы. Бог не только Бог вечности, Он еще и Бог будущего. Круговращение из праха во прах, от греха ко гневу – прервано. Возникает видение века исполнения и свершения после веков ничтожества и страдания. Но это видение – только для Его рабов, для избранного народа, а внутри него – только для тех, кто действительно Его рабы. Отдельный человек не стоит больше перед Богом в одиночестве. Он среди других рабов Божиих, в среде народа Божиего, которого ожидает не возвращение в тление, а жизнь в новом веке, где присутствует Бог. Надежда вытесняет трагизм. Здесь – высочайшая точка развития религии Ветхого Завета.
Но религиозный дух устремляется и за эти пределы. Это не конец. Что для отдельного человека означает историческая надежда? Освобождает ли она нас от закона скоротечности жизни и вины? История, устремляясь в неведомое будущее, отбрасывает каждого человека в прошлое, и мы не достигаем возраста совершенства и полноты бытия, по которым тоскует поэт. Не ведая жалости, история шагает через наши могилы, и не видно, чтобы сама она приблизилась к своему завершению и полноте. Всякий раз, когда история, казалось бы, должна приблизиться к исполнению и завершению, она отбрасывается назад и оказывается еще дальше от своего завершения, чем когда бы то ни было. Именно это – хотим мы того или нет – испытываем мы в наше время. И вот мы спрашиваем, как спрашивали все былые поколения людей: что сильнее – трагизм или надежда? Находится ли будущее под властью прошлого? Сильнее ли гнев милости? Мы мечемся между унынием и надеждой – от трагизма к надежде, от надежды к трагизму. В этой ситуации нужно быть готовым принять весть о новом бытии, о существовании иного рода, которое оказывается не только надеждой, но и реальностью, где в конечном счете Божественный гнев и человеческая вина преодолены. Христианство основано на этой вести: Бог принял на Себя скоротечность жизни и гнев, чтобы быть с нами. Так исполняется надежда, о которой поет псалмопевец: «Да явится на рабах Твоих дело Твое и на сынах их слава Твоя».
Можно принимать или отвергать эту весть, но она дает ответ на те вопросы, которые псалмопевец оставляет без ответа. Можно предпочесть держаться лишь слабой надежды, несмотря на утрату всех иллюзий. Можно предпочесть вернуться к благочестивой покорности и смирению более ранней части псалма. Можно даже предпочесть вернуться назад, к тому настроению печали, в которую нас погружает уподобление человеческой жизни – жизни полевой травы. Можно избрать любой из этих путей истолкования нашей жизни. Но что бы мы ни выбрали, мы должны отдавать себе отчет в том, что ни на одном из этих путей мы не сможем найти ответ на вопрос о нашей жизни. И нам придется смириться. Но если мы принимаем весть о новой реальности во Христе, мы должны понимать, что эта весть не содержит в себе простых и легких ответов, и что она не гарантирует нам никакой духовной безопасности. Нам следует знать, что это реальный ответ только тогда, когда мы осмысляем его постоянно в свете нашей человеческой ситуации, где трагизм и надежда борются друг с другом, и никто из них не побеждает. Победа – выше них. Победа пришла, когда на молитву псалмопевца был дан ответ. «Обратись, Господи!» – это молитва человечества из века в век, и это сокровенная молитва, звучащая в глубине каждой человеческой души.
