9. И природа оплакивает утраченное благо
Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их.
Пс. 18:2–5
Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне.
Рим. 8:19–22
И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов.
Отк. 21:1; 22:1–2
Каждый год, с приближением Страстной Пятницы и Пасхального Воскресенья, наши помыслы обращаются к великой драме искупления, достигающей своей кульминации в образах Креста и Воскресения. Кто искуплен? Лишь некоторые люди, или все человечество с его народами, или весь мир, все сотворенное: природа с ее звездами и облаками, ветрами и океанами камнями и растениями, животными и собственными нашими телами? Снова и снова Библия говорит о спасении мира, как говорит она о творении мира и подчинении мира противоборствующим Богу силам. А мир означает природу заодно с человеком.
Итак, зададимся сегодня вопросом: что для нас означает природа? Что значит она сама по себе? Каково ее значение в великой драме творения и спасения? Ответ на это, состоящий из трех частей, содержится в словах псалмопевца, апостола и пророка: псалмопевец воспевает славу и великолепие природы; апостол показывает ее трагедию, а пророк возглашает ее спасение. Гимн псалмопевца превозносит славу Божию в славе природы; послание апостола связывает трагедию природы с трагедией человека, а провидение пророка усматривает спасение природы в спасении мира.
Итак, вслушаемся еще раз в слова псалмопевца о славе и великолепии природы, в их точном смысле.
Небеса говорят о славе Бога, и твердь показывает дело Его рук. День дню изливает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет ни речи, ни языка! Их голос нельзя слышать! Но их музыка проходит по всей земле, а их слова – до пределов мира.
18 псалом указывает на старинное верование, которого придерживался Древний мир. Его выражали поэты и философы, говоря, что небесные тела – Солнце, Луна и звезды – в своем движении создают гармонию музыкальных тонов, звучание которой днем и ночью пронизывает из конца в конец весь мир. Эти голоса Вселенной человеческому уху не слышны; на человеческом наречии они не говорят. Но они существуют, и мы можем воспринять их органами нашего духа. Шекспир говорит: «…Взгляни, как небосвод весь выложен кружками золотыми; и самый малый, если посмотреть, поет в своем движенье, точно ангел, и вторит юнооким херувимам. Гармония подобная живет в бессмертных душах; но пока она земною, грязной оболочкой праха прикрыта грубо, мы ее не слышим»{ Венецианский купец, акт 5, сцена 1. – Прим. пер.}. Псалмопевец слышал эту гармонию; он знал, что звезды прославляют великолепие творения и его Божественного Основания.
А способны ли мы воспринять потаенный голос природы? Говорит ли природа нам что-нибудь? Говорит ли она вам что-нибудь? Или же она онемела для нас, для людей нашей эпохи? Кто-то из вас может сказать: «Никогда прежде не была природа столь открыта человеку, нежели ныне. Тайны прошлого стали достоянием детей. Природа говорит, обращаясь к нам, из каждой научной книги, в каждой лаборатории, каждой машиной. Откровение тайны природы – ее использование в технических целях». Голос природы услышан научным разумом, и его ответ – завоевание природы. Но разве это все, что она говорит нам?
Однажды мы сидели под деревом с одним замечательным ученым-биологом. Неожиданно он воскликнул: «Как бы я хотел узнать что-нибудь об этом дереве!» Разумеется, он знал все, что науке положено говорить о деревьях. Я его спросил, что он имеет в виду? И он ответил: «Я хочу понять, что это дерево значит само по себе, я хочу понять жизнь этого дерева, такую странную, такую непостижимую!» Ученый стремился к сопереживающему знанию жизни природы. Но такое знание возможно только при единении человека и природы, в причастности их друг другу. Возможно ли такое единение в нашу историческую эпоху? Не подчинена ли всецело природа воле и своеволию человека? Гордость человечества – техническая цивилизация – нанесла гигантский урон первобытному состоянию природы: земле, животным, растениям. Остатки нетронутой природы она сохранила в маленьких заповедниках и подчинила все своему господству и безжалостной эксплуатации. Хуже того, – многие из нас утратили способность жить вместе с природой. Мы заглушаем ее шумом пустой болтовни, вместо того чтобы вслушиваться в ее многоголосие, а в нем улавливать безмолвную музыку вселенной. Отлученные от почвы автомобилем, мы проносимся сквозь природу, бросая на нее взгляды, но никогда не постигая ее величие, не чувствуя ее силы. Кто все еще способен проникать в творящее основание природы, размышлять над ней, созерцать ее? Китайский император попросил знаменитого живописца нарисовать для него петуха. Живописец изъявил согласие, но сказал, что на это потребуется много времени. Через год император напомнил художнику о его обещании. Живописец отвечал, что после года изучения петуха он только начал понимать внешнюю сторону его натуры, еще через год художник утверждал, что только начал постигать сущность петушиной жизни. Так год за годом и шло. Наконец, через десять лет сосредоточенного изучения петушиной природы художник написал картину: работу, о которой говорили как о неисчерпаемом откровении божественного основания вселенной в малой ее части, в петухе. Сравните мудрое терпение китайского императора и святое созерцание художника бесконечно малого проявления божественной жизни с экзальтированной несдержанностью наших современников, спешащих в своих автомобилях к прославленным видам природы и восклицающих: «Как мило!» – разумея при этом, конечно, не сами виды, но свою собственную оценку красоты. Какое святотатственное надругательство над славой и великолепием природы! – а следовательно, и над божественным основанием, слава которого звучит в великолепии природы.
Восхвалять великолепие природы – не значит говорить только об одной ее красоте и забывать о ее подавляющем и захватывающем величии и ужасающем могуществе. Природа никогда не являет нам поверхностную красоту или одну лишь видимую гармонию. «Глас Господа силен, – говорит поэт, автор 28 псалма, – глас Господа сокрушает кедры, глас Господа высекает пламень огня, глас Господа потрясает пустыню и обнажает леса». В книге Иова мы находим описание ужасающего могущества природы в мифологических символах Бегемота и Левиафана. А великий современный поэт Рильке говорит: «Ибо Красота – не что иное, как начало Ужаса, который мы все еще едва способны перенести. И мы потому поклоняемся ей, что она невозмутимо презирает нас, чтобы уничтожать. Каждый ангел – ужасен. Великолепие природы – не внешняя красота».
