Затем пророк говорит о содержании божественного повеления. «Сделай сердца этих людей бесчувственными, сделай уши их глухими и закрой их очи». Наше естественное нравственное чувство отказывается принять подобный парадокс; ведь говоря, мы желаем быть услышанными, и проповедуя, желаем обращать и исцелять. Однако пророк принимает божественное повеление. И когда его естественное чувство побуждает спросить: «Надолго ли?», он получает ответ: «Доколе не опустеют города, и останутся без жителей, и домы без людей, и доколе земля эта совсем не опустеет». Здесь нет ни надежды, ни обетования. В чем смысл этого парадокса? Суть его состоит в том, что подлинные пророки – орудия Бога, доводящие до человечества божественные приговоры. Они орудия постольку, поскольку пророческое слово всегда вызывает сопротивление человека как в сфере его жизненных проявлений, так и в сфере его нравственного и религиозного существования – особенно в сфере религиозного существования. Люди любят лжепророков, которые, прославляя их богов, прославляют своих последователей и самих себя. Люди страстно желают, чтобы им льстили, льстили их желаниям и добродетелям, их религиозному чувству и общественной деятельности, их воли к власти и утопическим упованиям, их знанию и любви, их роду и расе, их классу и нации. И всегда можно найти лжепророка для прославления демона, которому эти люди поклоняются. Но когда поднимается голос подлинного пророка, они затыкают свои уши, они перечат ему и в конце концов преследуют и убивают его, потому что неспособны принять его весть. Порядок их жизни держится, пока не исполнится пророческое слово, пока не разрушатся города, а земля не опустошится.
Все мы жаждем пророческого духа. Мы озабочены тем, чтобы привести людей к новой справедливости, к лучшему социальному строю. Мы жаждем спасти народы от угрожающей им гибельной участи. Но обладает ли наше слово – даже если бы оно было от Бога – большей действенной силой, нежели то, что увидел Исайя в своем видении и испытал в своей жизни? Разве мы больше, чем Исайя? Разве наш народ сегодня менее привержен демонам, чем его народ? А если так, то разве можно ожидать иного, чем то, о чем в своем видении был предупрежден Исайя? Мы должны молиться о даровании пророческого духа, который столь долгое время был мертв в Церквах. И тот, кто чувствует, что перед ним поставлена пророческая задача, должен исполнять ее, как это делал Исайя. Он должен нести весть о новой справедливости и новом социальном строе во имя и во славу Бога. Он должен быть готовым к вражде и преследованиям не только своих врагов, но и своих друзей, партии, класса и нации. Он должен ожидать преследований в той мере, в какой его слово есть слово того Бога, Кто единственный свят, того Бога, Кто единственный способен создать святой народ из остатка каждой нации.
11. Иго религии
В то же время, продолжая речь, Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам; Ей, Отче, ибо таково было Твое благоволение. Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть. Прийдите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.
Мф. 11:25–30
Когда я достиг возраста конфирмации и полноправного участия в церковной жизни, мне было сказано, чтобы я выбрал из Библии отрывок, который бы выражал мой личный подход к библейской вести и христианской Церкви. Каждому конфирманту нужно было это сделать и прочитать наизусть выбранный отрывок перед прихожанами. Когда я выбрал слова «Прийдите ко Мне все труждающиеся и обремененные», меня спросили, с некоторым изумлением и даже иронией, почему я выбрал именно этот особый отрывок – ведь обстоятельства моей жизни складывались счастливо и, будучи пятнадцати лет от роду, я не был обременен никакой видимой работой. В тот раз я не нашелся что ответить, оказавшись в некотором замешательстве, но чувствовал свою правоту по существу. Я и в самом деле был прав; прав каждый ребенок, непосредственно отзывающийся на эти слова; прав каждый взрослый человек, откликающийся на них во всякое время своей жизни, во всех обстоятельствах своей внутренней и внешней истории. Эти слова Иисуса имеют всеобщее значение и относятся к каждому человеку, каждой человеческой ситуации. Они просты; они завладевают как наивным, так и глубоким сердцем, приводя в смущение душу мудреца. Практически каждое речение Иисуса характеризуется подобной способностью влиять на людей, неся на себе отпечаток того различия, которое существует между Иисусом как автором этого речения, и его толкователями, учениками и теологами, святыми и проповедниками. Возвращаясь после долгого перерыва к отрывку, который некогда выбрал, я чувствую, что захвачен им как и в тот раз, но бесконечно более смущен его величием, глубиной и неисчерпаемостью смысла. Наша задача при встрече с подобными словами ясна: мы должны указать причину их власти над нашими душами, мы должны объяснить, почему в эмоциональную силу этих слов включена последняя истина, и мы должны попытаться рассмотреть нашу человеческую ситуацию в их свете.
Следует поставить три вопроса, порождаемые этими словами Иисуса, и истолковать ответы, которые из них вытекают. Что это за труд и бремя, от которых мы можем избавиться и обрести покой благодаря Иисусу? Что это за благое иго и легкое бремя, которые Он возложит на нас? Почему Он – и только Он один – способен даровать такой покой нашим душам?
Слова «Прийдите ко Мне, все труждающиеея и обремененные…» обращены ко всем людям, хотя не все воспринимают их одинаковым образом. Слова эти выражают общую человеческую ситуацию – быть обремененными и без отдыха трудиться под игом, слишком жестоким, чтобы снести его. Что же это за бремя? Поначалу можно подумать, что это бремя и труды, налагаемые на нас каждодневной жизнью. Но в данном тексте на это нет указания. Иисус не говорит нам, что облегчит бремя нашей жизни и работы. Да и как бы Он смог это сделать, если бы даже и захотел? Приходим мы к Нему или нет – угрозы болезней или безработицы не уменьшаются, тяготы нашей работы не облегчаются, судьба беженца, влекущая его из одной страны в другую, не изменяется, ужас разрухи, ран и смерти, летящей с небес, не перестает преследовать нас, и не превозмочь печали по уходящим друзьям, родителям или детям. Иисус не может обещать и не обещает больше удовольствий и меньше страданий тем, кого призывает к Себе. Наоборот, иногда Он сулит им больше страданий, гонений, смертельных угроз – «крест», как Он это называет. И все это – не то бремя, о котором Он говорит.
Это не бремя греха и вины, как мог бы допустить человек, сведущий в традиционном христианском толковании дела Христа. В словах Иисуса ни на что подобное указаний не содержится. Возложить на себя Его благое иго, Его легкое бремя – не значит легче относиться к греху или менее серьезно – к вине. Приходящим к Нему Он не говорит, что их грехи не столь значительны, как кажутся. Он не притупляет в них осознания ошибок и прегрешений. Наоборот, практически каждым своим словом Он до высочайшей возможной степени обостряет их сознание. Он судит и порицает такие грехи, которые традиционная теология Его эпохи грехами и не считала. Не об этом бремени Он говорит.
