А теперь глянем внутрь самих себя, чтобы обнаружить там борьбу между отделённостью и воссоединением, между грехом и благодатью, борьбу, которая присутствует в наших отношениях с другими людьми, с самими собой и с Основанием и целью нашего бытия. Если наши души откликнутся на то описание жизни, которое я намерен сейчас дать, то такие слова, как «грех» и «отделённость», «благодать» и «воссоединение» могут приобрести для нас новый смысл. Однако сами по себе эти слова не важны. Здесь важен отклик глубочайших уровней нашего бытия. Возникни такой отклик среди нас в эту минуту, мы могли бы сказать, что узнали благодать.
Кто не бывал порою одинок в гуще общественных событий? Чувство нашей отделённости от остальной жизни всего острее, когда оно охватывает нас среди шума и суеты. Тогда гораздо глубже, нежели в минуты одиночества, мы осознаем, как чужды мы друг другу, как отчуждена одна жизнь от другой. Каждый из нас уходит в себя. Мы не можем проникнуть в скрытое средоточие другой личности; не может и этот человек разорвать завесу, закрывающую его собственное бытие. Даже величайшая любовь не может пробиться сквозь стены вокруг «я». Кто не переживал этого крушения иллюзий всякой великой любви? Если бы кто-нибудь полностью подчинил свое «я» воле другого, он обратился бы в ничто, лишенное формы и энергии; «я», лишенное «я», всего лишь объект презрения и унижения. Наше поколение знает о спрятанной в глубине наших душ враждебности больше, чем поколение наших отцов. Сегодня мы знаем гораздо больше об избытке агрессивности в каждом живом существе. Сегодня мы можем удостоверить, что Иммануил Кант, пророк человеческого разума и достоинства, был достаточно честен, чтобы сказать: «Есть в неудачах наших лучших друзей нечто такое, что не может не радовать нас». Станет ли кто из нас кривить душой и говорить, что подобные чувства ему неведомы, и слова Канта к нему не относятся? Разве не готовы мы почти всегда унизить и оскорбить все и вся, пусть зачастую и весьма утонченным образом, ради удовольствия самовозвышения, ради повода для похвальбы, ради мига наслаждения? Знать об этой своей готовности – значит знать, в чем заключается смысл отделённости жизни от жизни и «умножения греха».
Самое яркое выражение непримиримой отделённости жизни от жизни сегодня – это взаимоотношения социальных групп внутри наций и отношения между нациями. Технический прогресс уничтожил преграду расстояния во времени и пространстве, но невероятно укрепилась стена отчуждения между сердцами. Безумие германских нацистов и жестокость жаждущей суда Линча толпы на американском Юге позволяют нам легко оправдать наше нежелание присмотреться к собственному «я». Но давайте присмотримся к себе: что мы чувствуем, когда читаем, что в некоторых районах Европы дети, не достигшие и трех лет, больны и умирают, или что в некоторых районах Азии миллионы бездомных замерзают и погибают от голода. Отчужденность жизни от жизни очевидна в свете того странного факта, что все это мы можем знать, и все-таки жить с утра до вечера так, словно бы ничего не знаем. А ведь я говорю о наиболее чувствительных из нас. Как в человечестве, так и в природе жизнь отделена от жизни. Среди живых существ преобладает отчуждение. Грех изобилует.
Важно помнить о том, что мы не только отделены друг от друга, – мы также отделены и от самих себя. Человек против самого себя — это не просто название книги{ Имеется в виду книга: Menninger К. Man Against Himself. N.Y, 1938. Русский пер.: Меннингер К. Война с самим собой. М., 2000. – Прим. ред.}, это заново открытое древнее прозрение. Человек расколот внутри себя. Жизнь выступает против самой себя в агрессии, ненависти и отчаянии. Обыкновенно мы порицаем себялюбие, но в действительности то, что мы при этом имеем в виду, противоположно себялюбию. Это та смесь эгоизма и ненависти к себе, которая постоянно преследует нас, которая не дает нам любить других и мешает нам раствориться в любви, изливающейся на нас из вечности. Кто способен любить самого себя, тот способен любить и других; кто научился преодолевать собственное презрение к самому себе, тот преодолел свое презрение к другим. Но глубина нашей отделённости кроется как раз в том факте, что мы не способны на великую и милосердную божественную любовь к самим себе. Напротив, в каждом из нас присутствует инстинкт саморазрушения, столь же сильный, как и наш инстинкт самосохранения. В нашей склонности унижать и разрушать других присутствует открытая или скрытая склонность унижать и разрушать самих себя. Жестокость по отношению к другим всегда есть жестокость по отношению к себе. Ничто не проявляется с такой очевидностью, как раскол в нашей бессознательной жизни и сознающей личности. Павел без помощи современной психологии выразил этот факт в своих знаменитых словах: «Ибо не понимаю, что делаю; потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю». А потом он продолжает, и слова его могли бы стать прекрасным эпиграфом ко всей глубинной психологии: «Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех». Апостол ощущал разрыв между своей сознательной волей и своей действительной волей, между самим собой и чем-то непонятным внутри себя и чуждым себе. Он был отчужден от самого себя, и это отчуждение он называл «грехом». Он называл его также чуждым «законом в своих членах», непреоборимым принуждением. Как часто вынуждены мы совершать определенные действия, находясь в совершенном сознании и в то же время с поразительным ощущением, что нами руководит чуждая сила! Это и есть опыт отделённости от самого себя, т. е. «грех», нравится нам это слово или нет.
Таким образом, ситуация всей нашей жизни – отчуждение от других и от самих себя из-за того, что мы отчуждены от Основания нашего бытия, из-за того, что мы отчуждены от источника и цели нашей жизни. И мы не знаем, откуда пришли и куда идем. Мы отделены от тайны, глубины и величия нашего существования. Мы слушаем голос этой глубины, но уши наши закрыты. Мы чувствуем, что нам предъявлено какое-то радикальное, тотальное и безусловное требование, но восстаем против него, пытаемся убежать от его настоятельности и не желаем принимать его надежды.
Однако убежать от него мы не можем. Если оно есть Основание нашего бытия, то мы связаны с ним на веки вечные, точно так же, как связаны мы накрепко с самими собой и жизнью. Мы всегда пребываем во власти того, от чего отчуждены. Этот факт приводит нас к предельной глубине греха: отделенные и все же связанные, отчужденные и все же принадлежащие, разрушенные и все же сохраненные, мы приходим к состоянию, которое называется отчаянием. Отчаяние означает, что бежать некуда. Отчаяние – это «болезнь к смерти»{ Болезнь к смерти – название одной из книг С. Кьеркегора. – Прим. ред. }. Но самое страшное в болезни отчаяния то, что мы не можем освободиться даже открытым или скрытым самоубийством, ибо все мы знаем, что навеки и неразрывно связаны с Основанием нашего бытия. Бездна отделённости не всегда перед глазами. Но для нашего поколения она стала виднее, чем для предыдущих: из-за нашего переживания бессмысленности, пустоты, сомнения и цинизма – всех этих проявлений отчаяния, из-за нашей отделённости, оторванности от корней и смысла нашей жизни. Грех в своем наиболее глубинном смысле – грех как отчаяние – изобилует среди нас.
«А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать», – говорит Павел в том же самом послании, в котором он описывает невообразимую силу отделённости и саморазрушения внутри общества и индивидуальной души. Он говорит это не потому, что сентиментальное настроение требует счастливого конца для всего трагического. Он говорит потому, что эти слова описывают самый глубокий и определяющий опыт его жизни. В образе Иисуса как Христа, который явился Павлу в момент его полнейшей отделённости от других людей, от самого себя и от Бога, Павел обнаружил себя принятым, невзирая на свое отвержение. А когда он обнаружил, что принят, он оказался в состоянии принять самого себя и примириться с другими. В тот миг, когда Павла нашла и переполнила благодать, он воссоединился с тем, чему принадлежал и от чего был в полной мере отчужден. Знаем ли мы, что это значит, когда нас находит благодать? Это не значит, что мы внезапно исполняемся верою в то, что Бог существует, или что Иисус есть Спаситель, или что Библия заключает в себе истину. Верить в то, что нечто есть, почти противоположно смыслу благодати. Более того, благодать не означает, что мы прогрессируем в деле нравственного самоконтроля, в нашей борьбе с конкретными прегрешениями и в наших отношениях с людьми и обществом. Нравственный прогресс может быть плодом благодати, но он – не сама благодать и может даже помешать нам обрести ее, ибо слишком часто встречается безблагодатное принятие доктрин христианства и безблагодатная борьба против структур зла в нашей личности. Такое безблагодатное отношение к Богу может привести нас либо к высокомерию, либо к отчаянию. Лучше уж отказаться от Бога, Христа и Библии, чем принимать их без благодати, ибо если мы принимаем без благодати, мы делаем это в состоянии отделённости и можем ее только усилить и углубить. Мы не сможем преобразовать свою жизнь, если не позволим, чтобы ее преобразование совершалось силою благодати. Это или происходит, или не происходит. И этого безусловно не происходит, если мы пытаемся добиться этого принудительно, как не происходит и тогда, когда мы думаем в самообольщении, что нисколько в этом не нуждаемся. Благодать настигает нас, когда наше страдание и беспокойство велики. Она настигает нас, когда мы бредем мрачной долиной бессмысленной и пустой жизни. Она находит нас, когда мы чувствуем свою отделённость глубже обычного из-за того, что подвергли насилию другую жизнь, жизнь, которую любили или от которой были отчуждены. Благодать настигает нас, когда наше отвращение к собственному бытию, безразличие, слабость, наша вражда, утрата направления и потеря самообладания становятся для нас невыносимыми. Она настигает нас, когда проходит год за годом, а совершенство жизни, по которому мы томимся, все не наступает, когда давнишнее принуждение царит внутри нас, как царило десятилетиями, когда отчаяние убивает всякую радость и мужество. Случается, что в такие минуты волна света прорвется в наш мрак, и словно бы некий голос скажет: «Ты принят. Ты принят, принят тем, что больше тебя. Имени его ты не знаешь. Сейчас об имени его не спрашивай, может быть, ты найдешь его позже. Сейчас не пытайся ничего делать, быть может потом ты сделаешь больше. Не стремись, ни к чему, не совершай ничего, не предпринимай ничего. Просто прими факт своего принятия!» Если такое происходит с нами, мы испытываем благодать. После подобного переживания мы можем и не стать лучше, чем были прежде, и верить можем не сильнее, чем раньше. Но преображается все. В тот миг благодать побеждает грех и примирение устраняет пропасть отчуждения. И для такого опыта ничего не требуется – никаких предварительных религиозных, моральных или интеллектуальных условий, ничего, кроме принятия.
