Он пересмотрел все досье на людей, которых ранее называла г-жа Папаи. Ни с одним ничего не вышло. Притом что г-жа Папаи особой разборчивостью не отличалась. Предложила им даже свою племянницу, которая живет в Милане. Пригласила ее в Будапешт вместе с ее персидским мужем. Они побывали в столице, уехали – и ничего. Назвала она и архитектора, мужа своей двоюродной сестры; этот случай казался весьма многообещающим, потому что репутация у него была подмочена и тут и там, он врал направо и налево, совсем запутался в финансах и явно скрывал от жены своих любовниц. Для секретных служб самый подходящий, просто идеальный случай. Но он не поддавался ни на какие уговоры приехать в Венгрию, хотя г-жа Папаи пустила в ход все средства. В 1956 году он бежал на Запад, будучи сотрудником Министерства внутренних дел, и смертельно боялся снова оказаться в Венгрии; никакие доводы на него не действовали, он все время увертывался и водил за нос г-жу Папаи, которая всякий раз наивно попадалась на удочку. И вишенка на торте: оказалось, что у него еще и диплома нет, хотя г-жа Папаи поставила на уши весь Пешт, чтобы его достать. Контрразведка была готова сделать ему липовый диплом, если этот товарищ согласится лично его забрать. Но он, конечно, и к этому был не готов. Явно надеялся, что диплом каким-нибудь чудом материализуется из воздуха и он начнет легально проектировать квартиры-бункеры для едва пробившихся в средний класс израильтян в новых жилых кварталах Тель-Авива. А какой чудесной добычей могла бы стать израильская пограничница, которая, в нарушение всех служебных правил, вступила в разговор с г-жой Папаи во время досмотра багажа в аэропорту Тель-Авива – та всегда была готова поболтать и у всех вызывала доверие. У пограничницы в Мишкольце жил прошедший через Аушвиц старик-родственник, и она якобы хотела тайно связаться с ним через г-жу Папаи. Даже адрес его дала. Когда они нашли в Мишкольце этого родственника, того уже не было в живых. Или сын г-жи Папаи, которого она сама порекомендовала для работы – ну или по крайней мере не протестовала против такой идеи. Сын этот так у них и не объявился. Надо было этим заняться, но товарищ Бейдер запретил. А еще этот несчастный борец за мир во всем мире, который от всей души ненавидел свою новую родину, где его то и дело унижали за отказ служить в армии (он и дочерям своим служить запретил); но даже в Венгрии было не придумать, что делать с этим махровым пацифистом. От него возникли бы одни проблемы. С таким узким мировоззрением он стал бы парией в любой стране, оставаясь при этом неподкупным и подозрительным. Или самая серьезная, самая многообещающая добыча – полковник израильской армии, давний ухажер г-жи Папаи. Г-жа Папаи прихорошилась и отправилась в компании своей младшей сестры к полковнику на виллу. Тот очень тепло принял двух некогда славившихся на весь свет красоток и, сидя перед телевизором после обеда со многими переменами блюд, довольно критично отзывался об израильских политических кругах, однако стоило только проницательному полковнику начать расспрашивать г-жу Папаи о пятьдесят шестом годе и о Солженицыне, как разговор стал спотыкаться и в конце концов совсем застопорился. Г-жа Папаи не умела врать. В других обстоятельствах ее бы за это наградили, но в данном случае это было хуже чем преступление – это была ошибка. Единственной серьезной добычей г-жи Папаи можно считать русского сотрудника Института Вейцмана, отъявленного антисоветчика по фамилии Зарецкий, который помогал евреям с эмиграцией в Израиль, – удивительно, что он вообще стал с ней разговаривать. Но его взяли в оборот русские. Да, за это г-жу Папаи можно было погладить по головке.
Что же до канадской девушки, то ее безвозвратно затягивало безумие. Да, ее бесконечно длинные письма были полны точных формулировок, насколько мог понять Дора по черновым переводам, однако во всех этих письмах с маниакальным постоянством обсуждались одни и те же темы; толковая молодая женщина с блестящим интеллектом превратилась в слезливую, вечно ноющую безумицу, забившуюся в угол кровати и живущую на снотворных; все ее грандиозные планы: роман, пьеса, докторская – один за другим растаяли как дым. И теперь вдруг на ней хочет жениться не кто-нибудь, а премьер-министр Канады?
«Неужели вокруг г-жи Папаи все сходят с ума?» – спросил себя старший лейтенант Дора. И откашлялся.
– Спасибо за отменный чай, – тихо сказал он, словно собираясь уходить. Он поднялся, церемонно пожал руку г-же Папаи, застегнул свое зимнее пальто и шагнул было в коридор. В коридоре стоял старик с ходунками – прямо перед дверью в комнату, ни туда ни сюда, – стоял, словно его там забыли. Дора развернулся в дверях, как будто ему вдруг что-то пришло в голову. Он был очень доволен собой в связи с этим маневром.
– А где вы жили с мужем до того, как переехать сюда? – спросил он г-жу Папаи, как будто сам не знал ответа.
– На улице Керек, – настороженно ответила г-жа Папаи, готовясь к очередному повороту в шахматной партии. Нервы у нее напряглись. Сколь безобидно ни прозвучал вопрос товарища Доры, г-жа Папаи была уверена, что он связан с каким-то неизвестным ей делом, – впрочем, она научилась не подавать вида. – Рядом со школой.
– А номер дома какой?
– 22.
Старший лейтенант аж на цыпочки приподнялся. Он сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь.
– Можно мне присесть?
– Заварю еще чаю.
– Нет-нет, я спешу.
Они посмотрели друг на друга.
– Мне неловко, – сказал товарищ Дора.
– Нет причин стесняться, – успокоила его г-жа Папаи.
– Речь идет о проблеме, с которой столкнулся один мой друг. Точнее, об одной нашей технической проблеме. Там из окон видно продуктовый на улице Сентендреи?
– Видно.
– Вот это здорово. Значит, так. В доме напротив живет один наш приятель, про которого точно неизвестно, на чьей он стороне. Чтобы нам с ним получше познакомиться, хотелось бы немножко посмотреть, чем он там в своей квартире промышляет.
Г-жа Папаи навострила уши. Она прекрасно понимала, что значит «один наш приятель». Или по крайней мере думала, что понимает, и этого уже было достаточно.
Старший лейтенант замялся. То, что он намеревался изложить, было, на его вкус, настолько прозрачным, что, выслушав, только идиот не сообразил бы, о чем на самом деле идет речь, – но у них с коллегами было слишком мало времени, чтобы придумать легенду получше. Причем затронуты были такие лица, что следовало быть особенно осмотрительным. Г-жа Папаи делала вид, что не понимает (а может, и в самом деле не понимала). Иногда одна партия перетекала в другую, а временами они разыгрывались параллельно. Если она безупречно прикинется, будто не понимает, это будет означать, что на самом деле она прекрасно все понимает; если же она сделает вид, будто понимает, то это вовсе не будет означать, что она и в самом деле понимает. Цель состояла в том, чтобы присутствовали обе эти возможности. Чтобы она помогла офицеру, как бы ничего не поняв. Хотя достаточно и того, чтобы она сделала вид, будто не понимает. Катастрофой было бы, если бы она себя выдала.
Дора принял озабоченный вид.
– Там есть одна квартира…
