белый мерседес для какого-то полковника
И с тех пор все ждал что за ним придут
Прекрасная фигура покраснела вынимая пачку денег
из чулка
Покраснела и громко рассмеялась
Смех ее – как смех конного казака скачущего
По мраморной лестнице Зимнего дворца —
Больше походил на ржание
Она их перехитрила и пронесла деньги
На корабль который из Пирея доставил их через Кипр
в Хайфу
На землю предков
Откуда она сама себя выслала
Кто-то заглянул из коридора
Таксист получил двадцать долларов в порту Лимасола
Небритый болтливый пышно-усатый
Который обходился парой десятков английских слов
В том числе и для этого ей пришлось засовывать купюры
в чулки
Для поездки на уже разделенный зеленой линией остров
Где смешались в кучу греки турки
Двадцать долларов чтобы взглянуть на место рождения
Афродиты
А еще там бывал Ричард Львиное Сердце Coeur de Lion
Которого много позже сразила стрела
Она попала в плечо
И неосторожный хирург по кличке Мясник
Вырвал ее с мясом так что рана загноилась
Это произошло в замке Шалю-Шаброль
Но Ричард простил молодого арбалетчика из замка
Мстившего за отца и двух братьев
И на руках матери испустил дух
Беспощадно стряхнул с себя
Вот что сын сделал с мамой на рынке где молодой официант
В зеленой форме и расстегнутой белой рубашке
танцующей походкой
С улыбкой разносил кофе на медном подносе
между машин
В Пафосе мать и сын слушали как шофер
размахивая руками
Объяснял им что именно тут Афродита вышла
Из пены морской
На унылый скалистый берег
Нынче кишащий туристами
В февральском свете дул зефир
И кожа на лице матери натянулась
Потому что сын упрямо молчал а потом исчез
В огромной опутанной корнями платана подземной часовне
которую еврейская вдова по имени Соломония
позже как говорят обратившаяся в христианскую веру
построила вокруг дерева когда пара наемников
Львиного Сердца
перебили ее семью
и теперь суеверные местные
повязывают на дерево носовые платки
Уже в одиночку сын
Спустился в подвал
Прекрасной фигуре иконы и лампады
были неинтересны
Я атеистка фыркнула она после целого дня молчания
Молчание сына как стрела ранило ее сердце
А там куда вела крутая лестница в полумраке
И где он оставался наедине с иконами
И заброшенным алтарем в пахнущей плесенью тьме
Между сырыми стенами
Под журчание ручья
Сын долго-долго стоял перед картинкой с мученической
смертью
Какого-то святого вырезанной
неловкими руками из газеты
И уже свернувшейся от влаги
Ножницы все еще лежали тут же на столе вместе
с разломанным хлебом
Кошка бегала у него под ногами
Боже
Было тихо мрачно и темно
И вот он стоял там
В тишине
Преследовавшей их общее одиночество
Влажное дыхание Зефира принесло ее
По волнистому бурлящему морю к острову Кипру
На мягкой пене
Марцел
Не пой папа все подумают что ты идиот
Сказал ему я на Финчли-роуд
И тогда он разозлился и
Бросил меня на улице а мне еще не было и восьми
Хоть до этого держал меня за руку
Минутой ранее в задушевный момент
В резком запахе фиш-н-чипс
Через который мы продирались как Ил-18 сквозь облака
Он рассказывал мне о шлюхе из Александрии
Он не раз рассказывал сыну о своих отношениях
С женщинами – этот лондонский корреспондент ВТА
То была негритянка вавилонская шлюха с коралловыми
зубами
Главная драгоценность борделя его кохинур
За которой мужчины выстраивались в очередь
И когда наконец дошло до него
Рассказывал папа
Он лег на продавленную пружинную кровать и взглянул
на нее
Продолжал папа
А снаружи доносился уличный шум
Точно как Флобер в Египте
Которого несколько недель занимало исключительно то
Что чувствует женщина которую он ебет
В будуаре на набережной Нила
И вот эта богиня встает перед кроватью
Эта гибкая нубийская пантера
Снимает через голову прозрачное платье
Лишь два медных кольца танцуют в ее ушах
Она раздевается донага
И более нагой она быть уже не могла
Потому что кроме того
Рассказывал папа голосом от которого мурашки по спине
Голосом в котором все еще слышался извращенный экстаз
