Конечно, Эмма не могла полностью преобразиться и избавиться от всплесков своей поистине детской непосредственности и взрывного характера. Выходить на люди со спутницей такой красоты льстило самолюбию Гревилла, и иногда они посещали гуляния в садах Рэнилэ. Как-то раз Эмма, в новом платье, затмевавшая всех своей красотой, сидела рядом с ним в одном из павильонов на концерте. Внезапно, с пылающими щеками и блестящими глазами, она вскочила на ноги, выбежала на сцену и спела одну из песен, которую разучила со своим преподавателем. Зрители с восторгом рукоплескали ей, но буквально сгоравший от стыда Гренвилл потребовал тотчас покинуть павильон. После этого она выслушала длинную нотацию о том, как должна вести себя истинная леди. Естественно, дома Эмма разрыдалась, уверяя Гревилла, что недостойна такого доброго и щедрого покровителя, спасшего ее от нищеты и позора, и готова бросить все и вернуться в деревню. Но в общем она старалась выполнить все предъявляемые к ней требования. Невзирая на то, что мать Эммы сохранила свою простонародную речь и манеры, Гревилл относился к ней с большим уважением. К тому же она была отличной поварихой, и Гревилл иногда устраивал небольшие ужины для избранных друзей, которые завидовали счастью своего небогатого приятеля, сумевшего, тем не менее, свить себе такое уютное гнездышко и содержать в нем столь прелестную пташку.
Но прятать такую красоту лишь для собственного наслаждения Гревиллу не удалось, да, может быть, у него и не было такой цели. В ту пору он заказал свой портрет у пользовавшегося неплохой репутацией художника Джорджа Ромни (1734–1802). Ромни был столь же плебейского происхождения, как и Эмма. Он родился в ланкаширской деревне, где его отец зарабатывал себе на жизнь ремеслом столяра-мебельщика. Ромни рано проявил свои художественные способности, однако, не получил должного образования и долго не мог пробиться в провинции, рано женившись и посадив себе на шею жену с сыном. Наконец, он решил перебраться в Лондон, без сожаления оставив семью в провинции. В столице он, опять-таки, не сумел наладить отношения с Королевской академией искусств и испытывал жесточайшую конкуренцию со стороны знаменитого Джошуа Рейнольдса, регулярно подставлявшего ему подножку. Ощущавший недостатки своего образования самородок был стеснителен, замкнут, мучился сознанием собственной неполноценности. Ромни с горячностью брался за исполнение заказа, но затем охладевал к работе и заканчивал холст лишь через длительное время. В результате многие из его моделей за это время погибали на дуэлях, умирали, фаворитки теряли любовь покровителей, дельцы разорялись и не могли оплатить готовый заказ. В конце концов художник добился известности в среде знати как портретист, но брал за свои работы чуть ли не вдвое меньше Рейнольдса. Среди поклонников Ромни был эрл Уорвик, порекомендовавший его сыну. Гревилл решил подзаработать, наняв живописца, дабы увековечить на холстах красоту Эммы, пребывавшую в ту пору в самом расцвете ее молодости, а затем с выгодой продать их. Художник пришел в восторг при виде молодой женщины, полностью соответствовавшей его понятиям об идеале красоты, способной наполняться различным содержанием, превращавшим ее в женщину с сотней лиц, от трогательной пряхи до героинь античных мифов. Его можно понять, если посмотреть галерею написанных им портретов. Как известно, одаренный живописец передает не только внешнее сходство, но и характер человека. Вряд ли вереница унылых добродетельных дам, вышедших из-под кисти Ромни, побуждала его на нечто большее, нежели добросовестное воспроизведение их черт и деталей праздничного туалета.
Ромни нашел в Эмме свою музу; отныне в течение двух или трех лет ее довольно монотонное существование в Паддингтоне расцвечивалось поездками в студию художника на Кэвендиш-сквер. Как известно, Гревилл придавал большое значение приличиям, и Эмма отправлялась на сеансы позирования в наемном экипаже, зачастую ее сопровождала миссис Кэдоган. Ромни писал лицо Эммы и первоначальные очертания фигуры; если персонаж был облачен в античную одежду, то складки одеяния и прочие подробности художник запечатлевал на полотне с другой модели. Эмма обладала известной одаренностью драматического выражения, жеста и позы. Она вдыхала жизнь в персонажи аллегорических или классических героинь, с легкостью изображая робость, ужас, высокомерие, нежность, невинность или чувственную страсть. В бренной плоти этой чаровницы было сокрыто множество образов, в которые Эмма с удовольствием перевоплощалась для художника. Она становилась то волшебницей Цирцеей, без малейшего сожаления превращавшей людей в свиней, то Кассандрой, из уст которой исходили самые зловещие прорицания, то безудержно веселящейся вакханкой
[51]. Но есть и бытовые изображения Эммы, цветущей молодой женщины с глазами лани и лицом, от которого исходят свет и радость жизни. Всего художник создал около 60 изображений Эммы Харт, из них 25 — маслом, причем некоторые были написаны уже после ее отъезда из Англии на основании эскизов. Портреты Эммы принесли ей громкую известность в лондонском обществе. Самолюбию же Гревилла льстило, что он является единственным обладателем этой красавицы.
В положении содержанки Гревилла Эмма вела спокойную размеренную жизнь, которая, похоже, вполне устраивала ее. Любила ли она Гревилла? Судя по письмам, ее привязанность к нему была сильна. Позволительно ли провести параллель с молодой собачкой, безумно преданной своему хозяину (т. е. сэру Фэншо), но выброшенной им за ненадобностью и подобранной и обласканной другим человеком, к которому она теперь испытывает и благодарность, и стремление доказать свою верность? Возможно, подобные чувства владели и Эммой — благодарность, интимная привычка молодой здоровой женщины к своему партнеру и боязнь потерять обеспеченную жизнь для себя и матери. Кстати, сам Гревилл впоследствии писал о ней своему дяде, что она — единственная любовница, ложась с которой в постель, он «не испытывает ни малейшего неудобства — более чистой, более чудесной женщины просто не существует». Кстати, это высказывание несколько ослабляет позицию тех биографов Эммы, которые приписывали ей активные занятия проституцией.
Судя по ее письмам к Гревиллу, она пуще всего боялась чем-то не угодить ему и изо всех сил старалась загладить допущенные промахи. В июне 1784 года, пребывая на отдыхе для поправки здоровья на морском побережье в Чешире (у нее возникли проблемы с ее прекрасной белой кожей), она писала своему покровителю:
«Прошу, мой дорогой Гревилл, позвольте мне вернуться домой как можно быстрее, ибо сердце мое почти разбито разлукой с вами; действительно, я не испытываю ни удовольствия, ни счастья. Мне хотелось бы не думать о вас, но, если бы я была самой великой леди в мире, я не была бы счастлива вдали от вас, так что не давайте мне оставаться здесь долго… На самом деле, мой дорогой Гревилл, вы не знаете, как сильно я люблю вас, а ваше отношение ко мне было столь добрым…, так что не думайте о моих недостатках, Гревилл, подумайте о всем хорошем во мне, и вычеркните все плохое, все это ушло и погребено, дабы никогда не вернуться. Итак, до свидания, мой дорогой Гревилл, не думайте ни о ком, кроме меня, ибо все мои мысли только о вас, и молитвы о вас и о том, чтобы мы встретились вновь. Господь да благословит вас, и верьте мне.
