Во время праздника мать Изольда заметила в глазах сына беспокойство и тревогу, и чем разгульней было веселье, тем отчетливее читала она тоску на его лице. Светозар не отплясывал с друзьями, а ходил раздражительный и резкий. Предчувствуя неизбежное, Изольда села с сыном в горнице вечером при свете лучины
[35] и попросила поделиться тем, что его угнетало все последнее время.
– Мам, мне надо опять отправиться на три, четыре дня в лес.
– И зачем на этот раз? – голос матери задрожал.
– На поиски редких ягод к зиме. Знаю, что ты предложишь пойти с дядей или с кем-то из друзей, но я не могу никого взять. Это дело касается только меня и моего пути. Опасности нет, но не хочу никого подвергать лишнему риску. Ты будешь тревожиться, но по-другому я не могу – наворачивающиеся слезы на лице матери заставили Светозара поспешно добавить – впрочем, как скажешь, так я и сделаю. Если не отпустишь, для меня это будет тяжелым ударом, но я смирюсь.
С этими словами сын покорно положил голову на колени матери. Изольда, успокоившись, печально промолвила:
– Видишь, сердце материнское не обманешь. Чувствовала, что на что-то настраиваешься. Горько мне, что все мои трое мужчин такие непоседы. Отец ваш навсегда ушел, Олег уехал за лучшей долей по службе, и ты у меня еще вроде бы не возмужал, а уже рвешься из дому со своими знахарскими делами. А мне одной в избе сидеть, вас всех дожидаться… Почему тебе корабельного дела мало? Что дома не сидится, не понимаю…
Светозар поднял голову и решительно произнес:
– Хорошо мам, я никуда не пойду. Не могу тебя мучить, раз так тяжело дается отпускать меня.
Он встал, подошел к окну и стал всматриваться в лунное небесное светило, грустно улыбающееся в ответ. Мать Изольда приблизилась к сыну, положила руки на его плечи и произнесла:
– Обещай быть очень осторожным, всегда дважды подумать, прежде чем подвергнуть себя опасности. Помни, что я всегда буду ждать у этого окошка, а тяжелее всегда тому, кто ждет. Это самая страшная мука. Вырастешь, родишь детей и тогда вспомнишь мои слова.
Младший сын повернулся, обнял мать, и они долго так стояли, поглощенные своими думами.
Через один полный оборот луны Светозар отправился прямиком к речному чудищу, принявшему его как долгожданного гостя. Водяной горячо поприветствовал и отметил, что лицо и взгляд приобрели черты мужающего русского юноши. Сам Водяной, довольный, возлежал на ложе, и движения его были медлительными и вялыми. Он посетовал, что температура воды снижается, хочется все больше спать и что в конце осени они отправятся на зимовку. Все похождения Светозара он выслушал с большим вниманием и серьезностью, уточнял кое-что для себя, осведомлялся, как выглядела и чувствовала себя баба-яга Верунга, что было нацарапано на бортах корабля, не забыв спросить и про её самочувствие. Наконец, речное чудище сползло с трона и, обняв молодца за плечи, громогласно произнесло:
– Уф, уф… Не зря, не зря я в тебя поверил. А ведь переживал, сдюжишь ты в тридевятом царстве, иль пропадешь?! А ты и там себе приключения на голову нашел и ничего, вышел сухим из воды. А что занялся травами и знахарством – это мне очень нравится. Быть ближе к природе, к её красоте, черпать в ней силу – удел немногих из людей. Вы же от нее наоборот отрываетесь, а лечебным ремеслом ты себя узнаешь, себе поможешь, да и людей простых рядом с собой обогатишь… Знал я, что и бабке Верунге приглянешься. Она вот тебе книгу свою дала – карга старая так обычно себя не ведет.
Светозару пришлись по душе слова Водяного и, видя его благосклонное расположение духа, он решился попросить объяснить, почему баба-яга Верунга служила хранительницей прохода меж двух миров, как он мог встретить кикимору Лиазиду, и как все устроено и связано в тридевятом царстве.
Водяной неспеша водрузил свое бренное тело на ложе и наотрез отказался что-либо обсуждать, упирая, что Светозару и так многое выпало пережить, а «прожитому нужно время, чтобы укрепиться в голове и осознать самое себя». Сколько он не упорствовал, все понапрасну – Водяной от ответов уходил.
– Хо, хо… Могу и хочу сказать одно – вещало речное чудище своим громким, нараспев говором – все в мире, в наших царствах устроено сложно. Что и от кого зависит, что и кем предопределено – сам не ведаю и на половину длины своей бороды. Но совершенно точно, что ничего не случается просто так, и ты сам многое поймешь в свое время, которое не стоит торопить. Даю тебе обед следующим летом ответить на эти три вопроса. А пока нанеси последний визит по осени бабе-яге Верунге, передашь мне бочонок и все на зимовку пойдем. А тебе велено книги и грамоту дерзать – Водяной потянулся огромными лапами-клешнями, почесал серебристо-изумрудное брюхо и, зевая, произнес – Все, устал я от тебя, прочь с глаз моих сонных до следующей встречи.
Вернувшись на берег Светозар почувствовал, как не замечал он пробирающего холода в гостях у речного чудища и как окоченели от воды его ноги и руки и. Растерев как следует руки и бедра, и ладони друг о друга, он окинул взглядом разлив. В заботах и делах не заметил, как природа принимала осень, распрощавшись с зеленым цветом и надевая разноцветную, где золотистую, где багряно-красную, а где пепельно-оранжевую одежку. На солнце она переливалась так, что невольно захотелось зажмуриться. Справа по берегу, где поле переходило в кустистую рощу, было сложно отличить, где заканчивается вода, а где начинается живой разноцветный ковер из берез, кленов, дубов и лиственниц. Мир воды и земли поддавались этой красоте, растворялись в её красках, зная, что дни этой ярмарки цветов, искрившихся на солнце, очень скоротечны, и только темный массив воды, всегда стоявший без движения у черного корявого деревянного столба, доказывал, что есть силы, над которыми красота природы не властна, и они остаются чужды её чарам и обаянию. Лицо Светозара нахмурилось от холода, вдруг пробежавшего по спине, навеянного неподвижными водами у одинокой коряги. Он попытался зрительно очертить границу осенней красоты, ниспадающей с рощи на играющую всевозможными переливами воду, и той черной застывшей поверхностью глади, что нарочито выпячивала дремучесть и неподвластность, соблазняющей её золотистой осени.
– Обязательно спрошу его, зачем он так по-отечески добр ко мне, а творит бесчинства: топит моряков и еще хуже детей – подумал про себя Светозар и понесся мелкой рысцой за наливным яблоком к бабе-яге.
В такт быстрого шага и постукивания перекинутого за спиной бочонка скакали его мысли от земного мира к тридевятому царству и обратно. Он перебирал в голове судьбоносные три вопроса для Водяного, задавал их же и бабе-яге Верунге, старался ответить сам, а еще пытался представить как удивились бы и что сказали его мать и дядя, задай он им все эти загадки. Особенно его интересовало:
– Есть ли осень в тридевятом царстве или какая-нибудь другая погода, совпадает ли она по времени с нами? Можно ли по погоде определить, где находится тридевятое царство? Если в нем тоже сейчас осень, как и у нас, значит ли, что оно где-то рядом? И где тогда скрывается главный проход в тридевятое царство? Может быть русская печь – это как у нас калитка на задний двор с огородом, где всегда лежит много старой ненужной рухляди, а земной мир как красивый фасад избы или терема посадника? Если это так, то всегда можно двор вдоль забора обойти через буйствующие заросли крапивы и попасть к парадным воротам, а не входить через заднюю калитку. Баба-яга Верунга сказывала же тогда, что братец её в тридевятом царстве задержался, видимо решил поискать главный вход, но не нашел, угодив в те самые «заросли крапивы» – Светозар невольно засмеялся и обнаружил, что наступила глубокая ночь и он уже стоит у наводящего страх забора с черепушками и кривыми воротами.
