Линкольн не предполагал, что сторонники Чейза в рьяном стремлении продвинуть его на высший пост в государстве перейдут в решительное наступление заблаговременно, а точнее, преждевременно. Уже в конце 1863 года густобородый сенатор Сэмюэл Помрой из Канзаса возглавил Комитет по продвижению Чейза в президенты. В январе комитет начал публикацию хвалебных биографических очерков о своём кандидате, а в феврале 1864-го Помрой разослал сотне самых влиятельных республиканцев «строго конфиденциальный» политический циркуляр, «случайно» просочившийся в печать. Среди адресатов были и сторонники Линкольна, которых возмутило открытое нападение на президента со стороны его сотрудника и подчинённого (в том, что за спиной Помроя стоял сам Чейз, никто не сомневался
). Циркуляр объявлял, что перевыборы Линкольна «практически невозможны из-за союза противостоящих ему сил и движений»; что в случае его повторного президентства политика компромиссов и уступок, характерная для его администрации, затянет войну на всё его последующее правление — до того момента, когда тяжесть государственного долга станет нестерпимой; что принцип «один человек — один срок» должен строго соблюдаться, дабы не плодить коррупцию; что (самое главное!) среди кандидатов лучшими качествами будущего президента обладает Салмон П. Чейз, чей послужной список демонстрирует «редкие способности государственного человека», «управленца высшего класса», а личные качества гарантируют экономное и «прозрачное» управление общественными делами. Что, наконец, дискуссия о будущем президентстве, поднятая сторонниками Линкольна, «раскрыла популярность и силу мистера Чейза, удивившую даже его сторонников». Вывод циркуляра был однозначен: у Чейза повсюду друзья, так давайте объединимся и приведём его в президенты
.
Мудрый Гидеон Уэллс прокомментировал в дневнике этот документ: «Отдача от этого выстрела будет опаснее, чем выпущенный снаряд». Противников Чейза оказалось намного больше, чем сторонников, — это показала немедленно последовавшая атака со стороны консервативного семейства Блэр. Фрэнсис, младший брат генерального почтмейстера, побывавший конгрессменом, потом генералом под Виксбергом и Чаттанугой и снова, по личной просьбе Линкольна, вернувшийся в политику, взорвался в Конгрессе резкой обвинительной речью. Он говорил о политическом фаворитизме в Министерстве финансов, о коррупции, позволяющей наживаться на хлопке, доставляемом из оккупированных районов Юга, о контроле агентов из ведомства Чейза над экономикой плодородной долины Миссисипи до самого Нового Орлеана. «Эти коррупционеры, — восклицал Блэр, — и распространяют „строго конфиденциальный циркуляр“, создают предвыборные „клубы Чейза“! Следовательно, дело нечисто, и надо заняться его расследованием».
В Конгрессе развернулась схватка радикальных сторонников Чейза и консервативных сторонников Блэров, но контрудар был нанесён со всей мощью. Чейз осознал, что подставил себя в качестве виновника раскола сразу в двух ветвях власти, проявил себя нелояльным к тому правительству, в которое входил сам. А самое главное, «циркуляр Помроя» сплотил не столько сторонников Чейза, сколько сторонников Линкольна.
Быстро просчитав ситуацию, Чейз обратился к президенту с покаянным письмом, в котором полностью открещивался от инициатив Помроя и для подкрепления своей приверженности делу Союза даже попросился в отставку: «Если, по Вашему мнению, хоть что-то в моих действиях или в моей позиции нарушает вверенные мне общественные интересы, прошу сказать об этом. Без Вашего полного доверия я не могу управлять Министерством финансов ни одного дня».
Линкольн отставку не принял, показав тем самым полное доверие к Чейзу как к министру финансов (и, добавим в скобках, считая, что в составе правительства Чейз менее опасен и более контролируем, чем вне его). При этом в ответном письме он тонко намекнул, что сильно сомневается в неосведомлённости Чейза о действиях его друзей, поскольку сам благодаря своим друзьям уже давно знал про циркуляр и прочие попытки пододвинуть Чейза к номинации в президенты. Впрочем, он дал понять, что не имеет отношения к инициативам Блэров в той же степени, в какой Чейз к инициативам Помроя:
«…Полностью согласен с Вами: никто из нас не вправе отвечать за то, что предпринимают наши уважаемые друзья без нашего ведома и одобрения; уверяю Вас, как и Вы уверяли меня, что никаких нападок на Вас ни по моей инициативе, ни с моего одобрения не совершалось»
.
Критика Чейза в Конгрессе продолжалась.
Министр финансов понял, что снова, как и в конце 1862 года, Линкольн его переиграл, и публично заявил, что не хотел бы, чтобы его имя рассматривалось далее в качестве кандидата на президентское кресло. Уже в начале марта партийный организатор из Огайо, штата Чейза, писал Помрою, что тамошние республиканцы действуют в гармонии с политическим течением всей страны и совершенно очевидно, что на партийном съезде кандидатом в президенты выдвинут Линкольна. Так и вышло. «Не взошёл пудинг Чейза на помроевских дрожжах!»
— заметил один из корреспондентов президента.
Не вышло с Чейзом — попробуем с другим популярным кандидатом, решили сторонники радикальных мер. В феврале-марте 1864 года на политические подмостки снова поднялся Джон Фримонт, затаивший обиду на «недооценившего» его президента. Позже был даже созван съезд радикальных республиканцев, готовых объединиться с частью демократов для создания «третьей партии» — «радикально-демократической». Съезд этот выдвинул Фримонта кандидатом в президенты, но, судя по составу делегатов, событие было фарсом: влиятельных политиков среди них не было. Когда Линкольн узнал, что выдвигать Фримонта вместо заявленных нескольких тысяч собрались менее четырёхсот человек, он тут же взял Библию и процитировал из Книги Царств: «И собрались к нему все притеснённые и все должники и все огорчённые душею, и сделался он начальником над ними, и было их около четырёхсот человек» (1 Цар. 22:2). Фримонт притянул к себе радикалов и некоторых аболиционистов (в том числе Фредерика Дугласа), но раскол партии никак не грозил.
Серьёзнее обстояло дело с героем войны генералом Грантом. Имя его на слуху, рассуждали авторы идеи о номинации Гранта, оно ассоциируется с успехами и дарит надежду на долгожданное окончание войны. Свои виды на Гранта имели и демократы, отложившие съезд до конца лета, чтобы точнее сориентироваться в обстановке
.
Когда Линкольна спросили, не боится ли он, что Грант летом возьмёт Ричмонд, приблизит мир и вследствие этого станет его опасным конкурентом, кандидатом в президенты от демократов, тот ответил: «Мои чувства похожи на чувства одного человека, сказавшего как-то, что, в общем, он не хочет умирать, но если уж выбирать, от какой болезни, то именно от этой»
.
Вот только сам Грант в то время совершенно не намеревался менять военную карьеру на политическую. Линкольн вздохнул с облегчением, когда узнал наверняка, что его лучший командующий не имеет особого интереса к политике. Генерал написал в нескольких частных письмах друзьям, что президентство — последнее, чего бы он хотел, потому что считает, что это не пойдёт на пользу ни ему, ни стране. «Я не политик, никогда им не был и, надеюсь, не буду, — заявлял генерал. — Никто не убедит меня даже задуматься о выдвижении своей кандидатуры в президенты, по крайней мере, до тех пор, пока будет сохраняться возможность перевыбрать мистера Линкольна»
. Грант не возражал, чтобы его высказывания стали известны президенту. Он хотел оставаться на военном посту, делать то, что умеет лучше всего, и довести войну до победного конца. Линкольн поддержал такое желание и выступил инициатором присвоения полководцу самого высокого для Америки тех лет звания генерал-лейтенанта (раньше его получали только Джордж Вашингтон в годы Войны за независимость и Уинфрид Скотт в признание заслуг в войнах 1812 года и с Мексикой). Сенат звание утвердил, и Грант был вызван в столицу для официального назначения на пост главнокомандующего.
