Во вторник 8 марта 1864 года никто в отеле Уилларда в Вашингтоне не обратил внимания на идущего по лобби коренастого, помятого после дальней дороги генерала в парусиновом пыльнике. Никаких адъютантов за спиной — только подросток волочил большой тяжёлый саквояж. Портье выписал путешественнику самый маленький и неудобный номер, но, когда прочитал запись в гостевой книге: «У. С. Грант с сыном. Галена, Иллинойс», — сам потащил генеральский багаж в лучшие апартаменты. В столицу прибыл самый знаменитый генерал Союза, что предвещало неминуемые перемены на фронте, а в итоге — приближение конца войны. Вести о прибытии Гранта Безоговорочная Капитуляция обогнали генерала, хотя ему предстояло пройти всего два квартала между отелем и Белым домом. Президент Линкольн встретил гостя крепким рукопожатием: «Вот и генерал Грант! Очень рад вас видеть!» И даже первая леди, не увидев в непритязательном генерале соперника мужу, была весьма радушна. Линкольн провёл Гранта в Восточный зал, где собравшаяся на приём публика разразилась овацией. Чтобы невысокого Гранта было лучше видно, его уговорили встать на диван у стены. Грант невозмутимо забрался туда и в течение часа пожимал руки президентским гостям
.
Джон Николаи свидетельствовал, что и на торжественных приёмах Линкольн не только демонстрировал себя публике, но и работал. Переждав бурю восхищения, президент увёл Гранта из шумного Восточного зала в Синюю комнату и там, уже в присутствии военного министра Стэнтона, перешёл к текущим делам: «Завтра, в час, который вы согласуете с военным министром, я намереваюсь официально представить вас Кабинету в качестве генерал-лейтенанта. После этого я произнесу небольшую речь в вашу честь, и мне бы хотелось услышать от вас небольшой ответ. Чтобы вы как следует подготовились, я напишу вам содержание своей речи. Это всего четыре предложения, и я прочитаю их с бумажки, чтобы и вы могли сделать то же самое: всё-таки вы не настолько поднаторели в произнесении речей, как я. В своём ответе вы сможете учесть то, о чём я говорил, но есть два пункта, которые я бы хотел, чтобы вы в своём выступлении отметили обязательно. Во-первых, скажите что-то, что предотвратит или устранит всякую зависть к вам остальных генералов. Во-вторых, скажите что-то, что вызовет симпатии к вам со стороны армии „Потомак“… Подробности вы сможете позже оговорить с военным министром». В ответ Грант только деловито, по-военному, спросил, на который час будет назначена презентация (сошлись на часе дня)
.
Новый главнокомандующий на торжественном представлении его Кабинету стоически выдержал непростую для него процедуру зачитывания ответной речи
. Потом наступило время тщательного военного планирования. Линкольн чётко разграничил полномочия: «Детали вашего плана меня не интересуют, я их не знаю и не пытаюсь узнать. Вы прозорливы и уверены в себе, и, зная это, я не собираюсь так или иначе ограничивать ваши действия. Чтобы помочь вам, я буду делать всё, что в моей власти, не стесняйтесь обращаться ко мне с просьбами»
. Гранту запомнилась фраза, которой Линкольн приправил свои серьёзные рассуждения: «Как говорили у нас на Западе: „Не умеешь снимать шкуру — хотя бы держи за ногу“»
. Линкольн сказал, что Грант его первый «настоящий генерал»: «Знаете, как было до этого со всеми остальными? Они хотели, чтобы я был генералом за них. Я рад, что нашёл человека, который готов наступать без меня»
.
Сближало президента и главнокомандующего общее понимание стратегии ведения войны. Грант думал так же, как и Линкольн: «Раньше армии Союза на разных театрах военных действий поступали несогласованно и своевольно, будто норовистые кони в упряжке, никогда не тянувшие дружно». Теперь пять отдельных армий должны были нанести пять ударов одновременно, ибо когда Конфедерация заполыхает сразу со всех концов, у Джефферсона Дэвиса не будет возможности перебрасывать резервы со спокойного участка на угрожаемый. Кроме того, Грант определял главную задачу наступления так же, как и Линкольн: целью должны быть не географические пункты, а армии южан. Не на Ричмонд, а на генерала Ли должна двигаться армия «Потомак», ибо разгром защитников столицы Конфедерации сделает её падение неотвратимым. Не захватывать территорию Джорджии, а атаковать и громить генерала Джонстона должна была армия, оставленная Грантом на попечение его друга и соратника Шермана. Эти два главных удара должны были решить судьбу войны, а три вспомогательных — сковать силы мятежников. Следуя совету Линкольна, Грант всячески подчёркивал, что грядущие победы на востоке будут одержаны умением и доблестью солдат, офицеров и генералов армии «Потомак». На первом же смотре он начал завоёвывать симпатии войск, ревниво относившихся к «пришельцам с запада». «Вид генерала меня разочаровал, но взгляд очень понравился», — записал в дневнике один из участников смотра, лейтенант Элайша Хант Роудз
.
Дороги просохли к концу апреля, и в начале мая началось общее наступление. Армия «Потомак» снова вошла в заросли Глуши — сплошные леса, покрывавшие площадь почти в 200 квадратных километров. В окрестностях Чанселорсвилла дожди и талые снега вымыли из земли неглубоко зарытые кости погибших в сражении год назад. Чуть южнее армия Гранта столкнулась с идущей на перехват армией Ли.
Начались трёхдневные бои в густых зарослях. К артиллерийскому и ружейному огню добавился огонь лесных пожаров. В нём гибли беспомощные раненые, а уцелевшие задыхались от едкого дыма.
В Вашингтоне Линкольн изнывал в ожидании известий. Президент знал, что для обеспечения секретности Грант удалил из армии всех военных корреспондентов; он говорил, что генерал «заполз в Глушь, как в нору, и затащил за собой лестницу», так что пока он не выползет, никто не узнает результата
. Днём Авраам нетерпеливо мерил шагами кабинет или телеграфный офис Военного министерства, ночью бродил по коридорам Белого дома, и секретари слышали из своих спален, как мерно стучат его шлёпанцы. Несколько свидетелей отметили, какими тёмными стали круги под глазами президента. Потом начали приходить известия.
Грант не смог разбить Ли, но и Ли не смог одолеть Гранта. Позиции обросли окопами, и последующие атаки любой стороны могли привести только к огромным жертвам. В Вашингтоне взволнованно обсуждали письмо Гранта с требованием подготовить ещё восемь тысяч мест для раненых. И всё-таки Грант написал президенту: «Обратной дороги нет», — а через два дня добавил: «Я доведу схватку до конца, даже если на это потребуется всё лето»
. Эти слова обошли все газеты.
Решимость Гранта объяснил историк Брюс Каттон: «Битва в Глуши не была поражением просто потому, что Грант отказался признать её поражением… Происходило нечто ужасное и безжалостное, и старые слова, такие, как „победа“ или „поражение“, утратили своё значение. Неуклюжий невысокий человек с рыжей щетинистой бородой намеревался продолжить движение вперёд, и теперь вся война была одной непрерывной битвой. Если не удавался один удар, то немедленно следовал другой»
.
Линкольн ждал такого поведения, даже надеялся на него: «Как близко мы подошли к поражению! Я уверен, что любой другой генерал, окажись он во главе армии, уже давно бы отвёл её на безопасную сторону реки Рапидан. Большие достоинства Гранта — его абсолютное хладнокровие и настойчивость в достижении цели. У него бульдожья хватка: если вцепится — его уже никогда не стряхнуть!»
