«Ваша отставка принята. Не возьму назад ни слова из сказанного мной о Вашей честности и профессионализме, но Вы и я достигли во взаимоотношениях таких трудностей, что ни преодолеть, ни выдержать их при сохранении Вас на должности, похоже, не получится»
.
Друзья Чейза из Конгресса, особенно председатель сенатского комитета по финансовым вопросам Уильям Фессенден, подняли недовольный шум, но Линкольн унял его, назначив новым министром финансов… самого Фессендена. Так он сохранял в Кабинете баланс либералов и консерваторов, получал компетентного советника, приглушал недовольство Чейза и усиливал позиции своих сторонников в Конгрессе в момент развернувшейся баталии вокруг будущей реконструкции.
Именно в середине лета 1864 года начался один из первых раундов длительного соперничества двух планов восстановления страны: «мягкого» президентского, намеченного в выступлении перед Конгрессом в декабре 1863 года, и «жёсткого», за который стояли радикальные конгрессмены-республиканцы. Его бросились проводить в жизнь конгрессмен из Мэриленда Генри Дэвис (давний политический соперник клана Блэров) и последовательный критик Линкольна «слева», радикальный сенатор из Огайо Бенджамин Уэйд. Их предложения по воссоединению Юга и Севера были куда более безжалостными по отношению к соотечественникам. Они хотели «наказания» Юга, Линкольн — его скорейшего возвращения, восстановления сотрудничества умеренных сил с обеих сторон. Линкольн уже начал проводить в жизнь свой «десятипроцентный план» в штатах, полностью взятых под контроль федеральными войсками, а билль Уэйда — Дэвиса приостанавливал реконструкцию даже там до прекращения сопротивления Конфедерации. Радикалы к тому же требовали принесения «железной» (безоговорочной) присяги на верность Соединённым Штатам большинством (а не десятью процентами, как у Линкольна) белого населения, и присягу эту должен был принимать назначенный президентом и утверждённый сенатом представитель правительства США. Линкольн требовал только обещания с момента клятвы «честно поддерживать, сохранять и защищать Конституцию Соединённых Штатов и, в силу этого, Союз штатов»; Уэйд и Дэвис настаивали на клятве присягающих, что они не поднимали оружия против Союза, что сразу ограничивало число избирателей и кандидатов на правительственные должности. Линкольн считал, что в Союз штаты возвращаются на условии отказа от рабовладения, Уэйд и Дэвис требовали приёма их заново, с новой Конституцией. Кроме того, Уэйд и Дэвис хотели отменить рабовладение решением федеральной власти, что не предусматривалось Конституцией.
В знаменательный день 4 июля, последний день сессии Конгресса, когда по-праздничному звонили колокола, громыхали пушки и звучали характерные «уиз-уиз снап-снап» фейерверков, президента завалили законопроектами, поданными на подпись в последний момент. В отведённую для этой торжественной процедуры комнату в Капитолии то и дело заглядывали любопытные конгрессмены: как продвигаются их дела? К ужасу радикалов, дойдя до билля Уэйда — Дэвиса, президент отложил его в сторону…
Решительный сенатор Чандлер, «которого не смущало присутствие никого из смертных», оторвал Линкольна от работы вопросом: собирается ли он подписывать билль?
— Его положили передо мной за несколько мгновений до закрытия Конгресса, — последовал ответ. — А вопрос настолько важный, что походя его не решишь.
— Но если вы наложите вето, это нанесёт по нам удар на всём Северо-Востоке! — воскликнул Чандлер. — Здесь же запрещается рабовладение в реконструируемых штатах!
— Вот меня и смущает право Конгресса делать это таким путём.
— Не в большей степени, чем ваше право.
— Как я понимаю, моё право основано на вызванных военной необходимостью мерах, которые Конгресс не может осуществлять на основании Конституции.
Раздосадованный Чандлер почти выбежал из комнаты… А Линкольн обратился к присутствовавшему при разговоре Хэю, словно продолжая рассуждения на поднятую Чандлером тему. Принимать штаты заново — значит признать их право на отделение. Но это самоубийственно и для президента, и для Конгресса. Лучше вообще не поднимать «метафизического» вопроса, были или не были штаты в составе Союза во время войны, — это только приведёт к ненужным ссорам. Что же касается отмены рабства, то это можно сделать только через принятие поправки к Конституции, а провести её через Конгресс пока не удаётся
.
Линкольн поднялся из-за стола и отправился домой. Сессия Конгресса завершилась. Билль остался неподписанным и при этом не был немедленно заблокирован президентским решением. Он был «отложен в долгий ящик» и по закону через десять дней автоматически становился отвергнутым. Два плана восстановления страны столкнулись так резко в первый и, увы, не в последний раз. Линкольн вскоре выступил с официальной прокламацией, где объяснял, что не готов к принятию единого жестокого плана реконструкции, но не может позволить отменить уже идущую по его декабрьскому плану реконструкцию в Луизиане и Арканзасе. Президент повторял, что надеется на законную отмену рабовладения через принятие поправки к Конституции, и при этом предлагал полное содействие тем южанам, кто захочет проводить реконструкцию по плану Уэйда — Дэвиса
. Таковых не нашлось, но соавторы, сенатор и конгрессмен, разразились «Манифестом», в очередной раз обвиняющим Линкольна в узурпации власти и вмешательстве в дела законодателей.
Демократы радовались раздорам у конкурентов. На публику Линкольн приготовил очередную историю — «припомнил» одного знакомого, купившего своему сыну микроскоп, чтобы приобщать его к науке. Сын стал разглядывать всё, что попадётся под руку. Как-то за обедом, когда отец взял кусок сыра, сын воскликнул: «Папа, не ешь его! На нём полно копошилок!» — «Сынок, — отвечал джентльмен, закусывая изрядным куском сыра. — Пусть себе копошатся. Я выдержу; посмотрим, как они»
. Но в близком кругу Линкольн сравнивал «Манифест» с болезненной раной, неожиданно полученной в доме друзей.
А военных успехов всё не было. 30 июля Грант попытался прорвать оборону южан у Питерсберга при помощи подземного взрыва, подготовленного солдатами — бывшими пенсильванскими шахтёрами. Рано утром раздался ужасный грохот, страшная сила взметнула в воздух брёвна и доски укреплений южан, пушки, людей… потом швырнула оземь, и на месте важного участка обороны образовалась гигантская воронка девятиметровой глубины. Однако она стала основным препятствием и даже ловушкой для пошедших в атаку северян, и оправившиеся от потрясения конфедераты восстановили линию обороны. Очередная неудача федеральных войск с потерями восемь к трём.
Линкольн ободрял Гранта, желая ему и дальше держать армию Ли удушающей бульдожьей хваткой, чтобы дать возможность действовать Шерману на направлении второго главного удара
. Но пока Шерман только кружил вокруг Атланты, выискивая возможность её взять. Из Вашингтона казалось, что и в Джорджии вскоре вырастут друг напротив друга две линии неприступных полевых укреплений и две бесконечные осады продлятся до самых выборов. Преданный товарищ Линкольна Дэвид Дэвис, не выдержав напряжения, писал президенту, что «народ устал от войны», что если Север «не добьётся вскоре военных успехов, а демократы на своём съезде умно распорядятся ситуацией, то нам грозит опасность проиграть президентские выборы»
. А демократы, как стало известно, извлекли из полузабвения и приготовились выдвигать в президенты героя войны, «обиженного» Линкольном генерала Джорджа Макклеллана. Формально выдвижение любимца армии «Потомак» должно было состояться 30 августа, но агитационная кампания уже шумела в городах многотысячными митингами.
