Можно представить себе взрыв восторга в наэлектризованном зале, если эмоции не сдержал даже составитель канцелярски сухого информационного бюллетеня Конгресса: «Члены республиканской фракции Конгресса внезапно вскочили со своих мест и, вопреки всем парламентским правилам, начали аплодировать и кричать от радости. Их примеру последовали мужчины на донельзя заполненных народом галереях, они также принялись громко и долго кричать, махать шляпами. За ними поднялись на ноги леди — а их были сотни — и принялись махать носовыми платками, дополняя сцену всеобщего радостного возбуждения»
. Среди радующихся, плачущих, обнимающихся на галереях было много чернокожих (до 1864 года их вовсе не пускали в Конгресс!), в том числе сын знаменитого Фредерика Дугласа. «Словно перемешали соль и перец», — заметил один из очевидцев.
В городе грянул артиллерийский салют из ста орудий. Когда же военному министру Стэнтону принесли список голосовавших, он приказал присоединиться к салюту ещё трём батареям «с самыми мощными зарядами» и под эти услаждавшие его слух звуки стал читать вслух все имена голосовавших «за». Один из свидетелей и участников проявления всеобщей радости заметил: «Стоило жить в тот день!»
Президент также поставил свою подпись под историческим документом: «Одобрено. А. Линкольн», — хотя по процедуре этого не требовалось. Он, как и все, был преисполнен радости, но призывал не расслабляться: ещё нужно добиться, чтобы полное освобождение одобрили Штаты. И уже на следующий день президента порадовало известие из родного Иллинойса — штат первым ратифицировал поправку. К концу 1865 года то же сделали необходимые две трети всех штатов, и рабовладение в США будет законным образом истреблено. (Кентукки ратифицировал поправку только в 1976 году, а Миссисипи — аж в 2013-м!
) Рабовладельцы Юга заплатят за развязанную войну потерей частной «говорящей» собственности минимум на три миллиарда долларов. Право каждого человека на жизнь, свободу и стремление к счастью будет поставлено выше «священного» права частной собственности
.
Теперь Линкольн мог говорить с южанами по-другому. Уже 2 февраля он тайно покинул Вашингтон и поспешил на встречу с не допущенной в столицу делегацией Юга. Из членов Кабинета о поездке заранее знал только Сьюард, да и то потому, что принимал участие в самой встрече. Осторожность президента понятна — факт ведения переговоров о мире был обоюдоострым политическим оружием: если президент их вёл, его обвиняли в готовности пойти на уступки рабовладельцам Юга, если не вёл — в нежелании скорейшего мира и поддержке кровопролития. Однако когда после падения Саванны глава клана Блэров упросил Линкольна отпустить его в Ричмонд, дабы уговорить Джефферсона Дэвиса хотя бы прислать делегацию, президент дал согласие. «Ради мира в нашей общей стране»
, — писал Линкольн Блэру. «Ради мира между нашими странами»
, — отвечал Блэру Джефферсон Дэвис и соответственно инструктировал свою делегацию. Она считалась неофициальной, но возглавлял её вице-президент Александр Стивенс, в далёком 1847 году хороший знакомый (если не сказать друг) Линкольна по работе в Конгрессе. Два бывших вига, некогда сообща осуждавших несправедливую войну с Мексикой, встретились 3 февраля под защитой пушек форта Монро на пароходе «Королева рек» — тогдашнем президентском «борте номер один».
Линкольн попытался начать с шутки. Увидев, как в натопленном салоне щуплый и остроносый, как воробышек, Стивенс разматывает длинный шарф и снимает огромное шерстяное пальто, он заметил: «Никогда не видел, чтобы из такого гигантского кукурузного початка появлялись такие маленькие зёрна». Стивенс благодушно засмеялся и ответил какой-то шуткой времён их давнего общего прошлого. Все охотно окунулись в атмосферу, напоминавшую довоенную, когда два федерала и три конфедерата были друзьями или добрыми знакомыми. Разногласия сторон были понятны, но все искренне попытались найти точки соприкосновения.
Беседа длилась около четырёх часов. Козырной картой, припрятанной конфедератами, стала циркулировавшая по обе стороны фронта идея «остудить страсти» и объединить усилия «двух стран» для общего наступления против французов, хозяйничавших в Мексике. Таким образом, примирение достигалось на основе поддержки давней «доктрины Монро» с её лозунгом «Америка для американцев».
Однако фраза о «двух странах» оставалась камнем преткновения. Линкольн сформулировал три обязательных пункта мирного соглашения, без которых не видел смысла обсуждать какие-либо «совместные» планы:
1. Восстановление общенационального правительства для всех штатов.
2. Никаких откатов назад от уже принятых документов по вопросу рабовладения.
3. Немедленное прекращение всех враждебных действий и роспуск всех антиправительственных сил
.
Стивенс же, в полном соответствии с инструкциями Джефферсона Дэвиса, настаивал на необходимости заключения мира между «двумя нашими исстрадавшимися странами» и — возможно от себя — добавлял, что это «весьма вероятно» могло бы в будущем способствовать воссоединению. Но Линкольн не признавал никаких условных наклонений. «Доктрина Монро» и французская интервенция в Мексике были для него вторичны по отношению к единому Союзу и отмене рабовладения. Тщетно взывал один из переговорщиков к историческим примерам: мол, во время гражданской войны в Англии король Карл I заключал соглашения с мятежниками. Реакция Линкольна была молниеносной: «О примерах из истории Вам лучше поговорить со Сьюардом, но, сколько я помню, Карлу I отрубили голову»
.
Единственным позитивным результатом встречи стала предварительная договорённость о возобновлении обмена пленными. Линкольн обратился к Стивенсу: «Что ж, раз уж мы ничего не смогли сделать для нашей страны, что я могу сделать лично для вас?» — «Ничего», — сказал Стивенс, но тут же поправился: «Вы можете вернуть мне племянника, который находится в плену уже двадцать месяцев». — «Буду рад, — ответил Линкольн, — но взамен пришлите мне одного из наших пленных в том же звании. Напишите имя».
Точку во встрече поставил Сьюард. Когда пароход с посланниками уже отвалил от «Королевы рек», к нему подгрёб на лодке чернокожий матрос с корзиной шампанского. Стивенс и компания благодарно помахали платками Сьюарду, стоявшему на палубе, а тот на прощание крикнул в боцманский рупор: «Шампанское забирайте, но негра верните!»
Джефферсон Дэвис был недоволен переговорщиками, и 9 февраля отчаявшийся Александр Стивенс оставил Ричмонд и уехал домой в Джорджию — ждать конца войны в качестве частного лица. На следующий день Линкольн отправил к Стивенсу освобождённого племянника, попросив передать дяде свою фотографию с надписью: «Надеюсь, Вы её сохраните. На Юге таких немного». В тот же день Конгресс США ревниво рассмотрел строго документированный отчёт Линкольна о прошедших переговорах и остался вполне удовлетворён. Дело снова было предоставлено военным.
Ко времени переговоров на борту «Королевы рек» войска Шермана уже третий день шли по Южной Каролине, оттесняя слабые заслоны южан. «Каким-то образом, — вспоминал Шерман, — нашими людьми овладела идея, что именно Южная Каролина первопричина всех наших бед. Это её жители открыли огонь по форту Самтер в торопливом желании ввергнуть страну в гражданскую войну, а стало быть, им и придётся испытать военные бедствия в самой тяжёлой форме»
.
