В 21 год Дуглас стал юристом и заметным (пока в местном масштабе) политиком. Он был ходячей демонстрацией идей демократического равенства: носил грубые кентуккийские джинсы, обращался к собеседникам по имени и был готов обсуждать политические вопросы со всеми желающими на улице или в салуне. В результате у каждого собеседника складывалось впечатление, что Дуглас именно его близкий друг
. Закалившись в избирательной кампании лета 1834 года и помогая затем депутатам-демократам писать впечатляющие билли (так же, как Линкольн помогал коллегам-вигам), Дуглас показал себя умелым организатором. В 1836 году он был назначен окружным прокурором, а потом стал депутатом Законодательного собрания и в своём графстве привёл демократов к победе
. 5 декабря 1836 года Дуглас и Линкольн встретились в зале Законодательного собрания Иллинойса и с этого дня стали на многие десятилетия серьёзными политическими конкурентами.
«Команда Дугласа» пользовалась большинством голосов, чтобы, где возможно, взять верх над «командой Линкольна»: от выборов спикера собрания до выборов представителя Иллинойса в сенат США. (Демократ-победитель закатил такую вечеринку с шампанским, что заплатил 600 долларов за еду, спиртное и разбитую посуду. Говорили, что немало посуды побил Дуглас, устроивший под конец танцы на столах
.)
Правда, в ту сессию вигов и демократов объединяло общее желание «внутренних улучшений». «Ежедневник Сангамона» писал: «Это не партийная программа! Все наши жители объединены искренним стремлением к введению в нашем штате внутренних улучшений, столь нужных, столь желанных, абсолютно необходимых для процветания»
.
Именно Дуглас предложил не только построить канал, но и провести от места его окончания железную дорогу к Миссисипи да ещё соединить её двумя дополнительными ветками. Депутаты восхищались собственной смелостью: будущее казалось настолько многообещающим, что штат без всяких предварительных изысканий и экспертных заключений решил взять под залог ценных бумаг кредит в десять миллионов долларов! Сюда входили расходы на каналы, и на целую сеть железных дорог, и на улучшение фарватера пяти важнейших рек, и 200 тысяч на компенсационные выплаты графствам, не получавшим прямой выгоды от всех этих вложений. Когда билль стал законом, Вандалия озарилась иллюминацией и загрохотала фейерверками.
Тогда никто не знал, что в ближайшее время разразится мощный экономический кризис и за четыре года долг Иллинойса увеличится в полтора раза, причём за долларовую акцию будут давать не более 15 центов. Одни только выплаты процентов будут в десять раз превышать годовой доход штата, а памятником идее всеобщих улучшений станут, по замечанию историка Пола Саймона, «мосты из ниоткуда в никуда, недорытые каналы, дороги, невесть где начинающиеся и непонятно куда пропадающие». Из всех проектов будет реализован только проект канала Мичиган — Иллинойс
.
Впрочем, тогда мало кто думал и о том, какие масштабы приобретёт проблема рабовладения. Линкольн в то время был среди тех, кто верил в постепенное и неизбежное отмирание рабства в США, поэтому не уделял этой проблеме большого внимания. Его высказывания о рабовладении в тот период весьма немногочисленны, а официальное выражение мнения вообще сводится к одному протесту-обращению к Законодательному собранию от 3 марта 1837 года.
В тот день Линкольн и ещё один представитель «Длинной девятки», юрист Дэн Стоун, «коротко определили свою позицию по вопросу о рабстве», которой Авраам, по его собственному признанию, придерживался потом не менее двух десятков лет
. Причиной официального выступления стала реакция собрания и сената на меморандумы, полученные от коллег из нескольких штатов. Встревоженные распространением аболиционизма — радикального движения за немедленную, всеобщую и безоговорочную отмену рабовладения, — представители этих штатов попросили соседей высказать своё отношение к рабству, аболиционизму и проекту государственной отмены рабовладения на территории федерального округа Колумбия (он вместе со столицей США Вашингтоном находился в федеральном подчинении, поэтому там рабовладение могли отменить прямым решением американского Конгресса). Демократическое большинство Законодательного собрания Иллинойса, поддержанное многими вигами, приняло и отправило соседним штатам резолюцию: правительство США не властно вмешиваться в права собственности на территории отдельных штатов, в том числе и в право собственности на рабов в рабовладельческих штатах, освящённое Конституцией; собрание не одобряет создание обществ аболиционистов, равно как и проповедуемых ими доктрин; правительство США не может отменить рабство на территории округа Колумбия против воли его жителей.
Линкольн был одним из шестерых голосовавших против такого ответа («за» проголосовали 77 депутатов). Они с Дэном Стоуном предложили свой проект резолюции, отмежёвывающийся и от рабовладельческой, и от аболиционистской идеологии. Авторы считали:
«Институт рабства основан на несправедливости и политически вреден, хотя пропаганда аболиционистских доктрин ведёт скорее к усугублению, нежели к ослаблению этого зла. Конгресс Соединённых Штатов не имеет конституционной власти вмешиваться в институты рабовладения в отдельных штатах. Конгресс Соединённых Штатов имеет конституционную власть отменить рабство в округе Колумбия, хотя и не иначе как по требованию населения вышеупомянутого округа»
.
В таком изложении взглядов видна проблема, стоявшая перед Линкольном и другими противниками рабства: рабовладение — это моральное и политическое зло, но на его страже стоит священная Конституция. Борьба радикалов против рабовладения оказывается борьбой против Конституции, частной собственности, законности и порядка. При этом в позиции Линкольна и Стоуна в отношении отмены рабовладения в округе Колумбия видны пути разрешения этой проблемы в национальном масштабе: в принципе отмена возможна «сверху», но только по требованию населения.
Любопытно, что протест Линкольна и Стоуна был озвучен всего за день до окончания очередной сессии, через шесть недель после принятия резолюции о рабстве. Как считал историк и политик Пол Саймон, это был политический расчёт: протест стал известен только после того, как в Законодательном собрании был решён вопрос, считавшийся куда более важным, — о переносе столицы штата
. «Длинная девятка» стояла за Спрингфилд, но у города была ещё дюжина конкурентов, в том числе и Вандалия, не желавшая признавать очевидное: она не удержалась в качестве центра освоенного Иллинойса.
Ещё в 1833 году в штате было проведено первое общее голосование о возможной будущей столице, но ни один из городов-кандидатов не получил очевидного преимущества. Лидировал с 7511 голосами Альтон, удачно расположенный на Миссисипи, ненамного отставали Вандалия (7148 голосов) и находящийся почти в самом центре штата Спрингфилд (7044 голоса). Значительное число сторонников имели и другие городки, в том числе небольшое селение с претенциозным названием Географический центр
.
Вопрос снова встал на зимней сессии 1836/37 года, и разногласия оказались столь велики, что решение о переносе столицы едва не было отложено «до лучших времён», что означало «навсегда». Иногда всё держалось на перевесе в один-единственный голос. В такой сложной ситуации Линкольн показал себя знатоком парламентских процедур и умелым руководителем делегации. Его номер в таверне стал штабом, а «Длинная девятка» выступила ядром группы активных сторонников переноса столицы в Спрингфилд. Именно Линкольн сразу отсёк небогатые и малонаселённые городки, организовав принятие дополнительного условия: город-претендент должен быть в состоянии внести 50 тысяч долларов и предоставить два акра земли для обустройства новой столицы. Если же учесть, что многие сторонники «малых» городов считали Спрингфилд «претендентом номер два» после своего родного гнезда, эта мера пошла на пользу столице графства Сангамон. Затем, когда нависла угроза очередного откладывания слушаний, Линкольн отправил коллег на поиски депутатов-прогульщиков, чтобы доставить их к утреннему заседанию. Ещё пятерых депутатов смогли уговорить присоединиться к сторонникам Спрингфилда, пообещав поддержку в получении их графствами доли от финансирования «внутренних улучшений». В результате, когда собрание приступило к голосованию о переносе столицы, Спрингфилд уже не был «одним из»: в первом туре он опережал по числу голосов двух любых других конкурентов, вместе взятых (он имел 35 голосов, тогда как Джексонвилл и Вандалия — всего 30). А затем к Линкольну стали присоединяться те, кто в первом круге не мог этого сделать из-за обязательства перед избирателями голосовать за свой город. Оказавшись в очевидном меньшинстве, депутаты один за другим принимали сторону вероятного победителя. Только сторонники Вандалии держались до последнего, но в итоге Спрингфилд получил 75 голосов, а все остальные участвовавшие во втором туре претенденты — 50.
