Приближалось время начала заседаний нового состава Конгресса. 25 ноября, в День благодарения, семья Линкольна отправилась в Вашингтон. На неспешно ползущем пароходе, на тряском почтовом дилижансе, в дребезжащих и тесных железнодорожных вагонах Линкольн почти повторил, только в противоположном направлении, тот путь, что прошли его предки: из Иллинойса в Кентукки, из Кентукки вдоль тропы Дэниела Буна в Вирджинию, потом в Мэриленд… Путь, на который первые американские Линкольны потратили больше столетия, Авраам проделал за неделю. Поздно вечером 2 декабря 1847 года он впервые въехал в столицу Соединённых Штатов.
Вашингтон в то время больше всего напоминал провинциальный городок-переросток. Таким увидел его за несколько лет до приезда Линкольна придирчивый британский путешественник Чарлз Диккенс: «Его называют иногда Городом Грандиозных Расстояний, но гораздо резоннее было бы нажать его Городом Грандиозных Намерений, так как лишь взобравшись на Капитолий и взглянув оттуда на город с птичьего полёта, можно уразуметь обширные замыслы честолюбивого француза, который его планировал
[17]. Распростёртые авеню, начинающиеся неизвестно где и ведущие неизвестно куда; улицы длиной в милю, которым недостаёт только домов, мостовых и жителей; общественные здания, которым недостаёт лишь посетителей; украшения больших проспектов, которым не хватает лишь самих проспектов, где они могли бы красоваться, — таковы характерные черты этого города. Кажется, будто окончился сезон и большинство домов навсегда выехало за город вместе со своими владельцами. Для почитателей больших городов это великолепный мираж, широкий простор, где может вволю разыграться фантазия…»
Город был недостроен, как и вся страна. Над Капитолием высился временный деревянный купол. Его было видно из новой резиденции Линкольна, если громким титулом «резиденция конгрессмена» можно именовать комнату в пансионе вдовы Спригг, традиционно сдававшей номера исключительно вигам. Здесь селились предшественники Линкольна Стюарт и Бейкер, жили и столовались ещё восемь политиков («приятная комната, хороший камин и вдоволь дров его топить»
).
Один из постояльцев вспоминал, как быстро конгрессмен из Иллинойса сумел завоевать симпатии соседей: «Линкольн восхищал меня своими простыми и ненавязчивыми манерами, добродушием, забавными шутками и анекдотами. Когда он собирался рассказать за обедом какую-нибудь забавную историю, он откладывал нож и вилку, выставлял на стол локти, устраивал лицо между ладоней и начинал с фразы „Это напоминает мне…“. Все заранее готовились к взрыву хохота, который просто не мог не последовать».
Примечательным было умение Линкольна разряжать уместной шуткой напряжение, порой возникавшее за столом из-за неизбежного обмена политическими мнениями.
Заметной фигурой был Линкольн и во время популярной среди конгрессменов игры в боулинг. Игрок азартный, хотя и не слишком умелый, он привлекал зрителей и слушателей забавными комментариями и репликами
. Известный столичный журналист Бен Пуур вспоминал, что уже к Новому году Линкольн был признан «лучшим рассказчиком историй во всём Конгрессе». Он любил приходить в почтовый офис Капитолия, садиться в кресло у камина, вытягивать ноги к теплу и «выстреливать» целую обойму историй, ни разу не повторяясь и увлекая даже перекормленных информацией корреспондентов.
Ещё одним местом притяжения для Линкольна была Библиотека Конгресса: оттуда и туда он носил книги целыми стопками, перевязанными большим носовым платком, на палке, продетой в узел
. Были среди книг и любимый Шекспир, и «Геометрия» Евклида…
Такая жизнь нравилась Аврааму, и он писал Херндону, что хотя не собирается, как и обещал, претендовать на новый срок в Конгрессе, «но если вдруг никто не захочет занять это место, я не буду возражать, чтобы меня отправили сюда снова»
.
Насколько комфортно чувствовал себя в столице Линкольн, настолько же неуютно было здесь Мэри. Вместо просторного дома на углу Восьмой и Джексон-стрит у них снова была одна комната на четверых. Когда неугомонные дети вырывались из неё на свободу, они затеивали такую шумную возню, что это начинало раздражать других постояльцев. К тому же круг общения был для Мэри непомерно узок: немногие конгрессмены решались пускаться в дальний путь в сопровождении жён, а местная элита жила довольно замкнуто. Президент Полк не любил развлечений, на его приёмах не было ни музыки, ни угощения, разве что оркестр Военно-морского флота услаждал слух обитателей и гостей Белого дома дважды в неделю.
К весне Мэри решила переместиться в более тёплую родственную атмосферу — обратно в Лексингтон. Казалось, перегруженный делами Линкольн мог вздохнуть свободнее, целиком отдаться работе. Однако их с Мэри довольно интенсивная переписка показывает, что в разлуке обоим было не легче. Авраам признавался:
«В этом беспокойном мире нам не найти полного удовлетворения. Когда ты была здесь, ты порой мешала мне заниматься делами, но теперь, когда ничего, кроме дел, не осталось, они стали для меня какими-то безвкусными. Я ненавижу сидеть за бумагами, ненавижу находиться в одиночку в этой комнате».
Мэри отвечала, едва уложив детей спать: «Как бы я хотела этим вечером не писать письмо, а быть рядом. Вдали от тебя мне очень грустно». Переписка полна бытовых мелочей, просьб о покупках, частных известий о родственниках и знакомых; её пронизывает неподдельный интерес друг к другу и детям: «До тех пор, пока я не получил твоё письмо, меня мучил этот дурацкий сон про нашего Бобби»; «Не позволяй мальчикам забывать отца»; «Вчера я отправился на охоту за вязаными чулками, о которых ты просила». — «Наш Эдди совершенно оправился от болезни»; «Не бойся, дети тебя не забывают: глаза маленького Эдди загораются при упоминании твоего имени»
…
Конгрессмен Линкольн вставал в восемь утра, завтракал в общей столовой, отвечал на письма избирателей и читал свежие газеты (одну из них он выписал из Лексингтона, чтобы быть в курсе той жизни, которая окружала Мэри и сыновей). Незадолго до полудня он спускался вниз, пересекал Первую улицу и входил в здание Капитолия как раз перед началом заседания Конгресса.
Снова послушаем придирчивого Диккенса: «Палата представителей помещается в красивом, просторном зале полукруглой формы; потолок поддерживают чудесные колонны. Часть галереи отведена для дам, и там они сидят в первых рядах и входят и выходят, как в театре или на концерте. Кресло председателя стоит под балдахином на значительном возвышении; у каждого из членов палаты имеется своё кресло и собственный письменный стол. Кое-кто из непосвящённых порицает это как весьма неудачный и предосудительный порядок, располагающий к долгим заседаниям и скучным речам. Зал с виду изящен, но никуда не годится в отношении акустики».
Однако плохая акустика иногда выручала. Как замечала в письме домой жена конгрессмена Хорсфорда, «шум и беспорядок в палате представителей утомляют. Я никогда не видела, чтобы так гудели даже школьники, выбегающие на перемену, — будто сотни пчелиных роёв одновременно».
