Много позже, уже поселившись в Белом доме, Линкольн признавался, что мог бы через Орегон выбиться в сенаторы, но тогда не стал бы президентом
, и цитировал:
…нас безрассудство
Иной раз выручает там, где гибнет
Глубокий замысел; то божество
Намерения наши довершает,
Хотя бы ум наметил и не так
[21].
Но в 1849 году Авраам Линкольн не мог предвидеть результатов своего «безрассудства». Он, вспоминал Херндон, поставил крест на политической деятельности и вернулся в Спрингфилд, чтобы целиком посвятить себя юриспруденции. Правда, Линкольна, уже сорокалетнего, никак не оставлял в покое давний вопрос о смысле жизни. Однажды у него вырвалось: «Как же тяжело, о, как же тяжело будет умирать, зная, что не сделал страну лучше, чем она была до тебя, словно ты и не жил!»
ПОЧТИ ВНЕ ПОЛИТИКИ
Автобиографические заметки Линкольна о следующем пятилетии жизни крайне лаконичны: «С 1849 по 1854 год включительно занимался юриспруденцией — тщательнее, чем когда-либо»; «К 1854 году профессиональные занятия практически полностью вытеснили политику из моих мыслей»
.
Страсти в Конгрессе теперь кипели без Линкольна. Конфликт вокруг судьбы присоединённых мексиканских территорий набух свинцовой грозовой тучей. Богатейшая Калифорния готовилась стать новым штатом США — штатом, не признающим рабства, а это полностью нарушало баланс сил между свободным Севером и рабовладельческим Югом. Всё громче стали звучать голоса о роспуске Союза штатов как единственном выходе из кризиса. Вот почему в феврале 1850 года сенатор Генри Клей обратился к коллегам и президенту, провозгласив простуженным, но громким голосом: «Распад Союза и война неотделимы друг от друга! Это будет война до полного изнеможения, до того момента, пока новый Филипп или Александр, Цезарь или Наполеон не разрубит гордиев узел и не решит вопрос, способны ли люди к самоуправлению, — уничтожив права и свободы в обеих распавшихся частях Союза. Я заклинаю вас, господа, — с Севера ли вы, с Юга ли, — всем что есть для вас дорогого в этом мире: любовью к свободе, памятью предков, заботой о потомках, благоговением перед Всевышним, долгом перед человечеством и обязательствами по отношению к себе, всем, чем только можно: остановитесь! Остановитесь на краю бездны, прежде чем сделать ужасный и погибельный шаг в её распахнутую пасть!»
Генри Клей прослыл «великим миротворцем». Он был делегатом ещё на заключении мирного договора с Британией после войны 1812 года, а потом дважды спасал Союз от угрозы распада. В 1820 году Клей добился Миссурийского компромисса, поддержавшего баланс сил между Севером и Югом, а в 1833-м помог сгладить конфликт между собравшейся отделяться Южной Каролиной и готовым удержать её силой федеральным правительством. В 1850 году 73-летнему Клею удалось сохранить целостность страны в третий раз. Его поддержали лучшие политики эпохи — знаменитый Дэниел Уэбстер и самый молодой сенатор Стивен Дуглас. Совместными усилиями после нескольких месяцев упорной политической борьбы они добились принятия «комплексного билля», пять отдельных актов которого в определённой степени решали самые наболевшие проблемы, разделявшие Север и Юг. Калифорния всё-таки принималась в Союз в качестве свободного штата, зато другие территориальные образования на бывшей мексиканской земле — Нью-Мексико и Юта — получали право «народного суверенитета»: само население должно было решить, допускать ли на своей земле рабовладение. Одновременно укреплялись права Юга: обновлённый закон о беглых рабах гарантировал возвращение сбежавшей «собственности» со всей территории США и жестоко наказывал тех, кто помогал беглецам. Компромиссным было и решение волновавшей конгрессмена Линкольна проблемы рабства в Вашингтоне: его не отменили, но запретили работорговлю, портившую имидж столицы.
Компромисс стал реальностью 7 сентября 1850 года. Этот день никак не отмечен в подробной «Биохронике» Линкольна. Известно только, что он в то время вёл какие-то дела по взысканию долгов в глубинке Иллинойса
. А Вашингтон наполнился к вечеру шумными праздничными толпами. Люди кричали: «Союз спасён!», осаждали резиденции сенаторов и конгрессменов, взрывались приветственными возгласами и требовали ответных речей. «Зима наших разногласий породила славное лето!» — импровизировал Дэниел Уэбстер. «Узы нашего союза прочны, как никогда! Мы едины от побережья до побережья; Запад остаётся связующим звеном между Севером и Югом!»
— срывал аплодисменты Стивен Дуглас. Сияла иллюминация, вспыхивали фейерверки, грохотал салют из сотни орудий, ломились от угощения праздничные столы. В тот же вечер по столице промчался клич: тот не патриот, кто сегодня вечером не напьётся! Клич был подхвачен столькими народными избранниками, что многие сенаторы (в том числе Дуглас) наутро не явились на очередное заседание, объяснив отсутствие такими уважительными причинами, как головная боль, простуда, «диарея вследствие злоупотребления фруктами»
. Вошедший в историю «компромисс 1850 года» был последним политическим подвигом Генри Клея и Дэниела Уэбстера. Поколение политиков «джексоновской эры», «наследников революции», «первых собственно американцев»
[22], уходило с политической арены. Для Авраама это было поколение отцов: Клей был почти ровесником Томаса Линкольна. До последнего сражаясь за права рабовладельческого Юга, в марте 1850 года умер 76-летний Джон Кэлхун. Не дождавшись компромисса и уповая на военную силу как последний довод в защиту Союза, в июле 1850-го скоропостижно скончался 65-летний президент Захария Тейлор.
Линкольн был в это время в Чикаго по судебным делам, и муниципальный совет попросил его выступить с речью. Торопливость в подготовке этой речи очевидна — у Авраама было только полтора дня. И всё-таки, помимо изложения почерпнутой из предвыборных брошюр и преисполненной подвигов военной биографии 12-го президента США, Линкольн постарался отыскать черты, благодаря которым Тейлор занял высшую должность — «не ложе, устланное розами, но полное шипов». Генерал-президент, говорил Линкольн, впечатлял окружающих «неприхотливостью, самопожертвованием, стойким следованием своему долгу. Он не потакал праздным развлечениям, не появлялся в публичных местах в поисках оваций, но спокойно и уверенно, как Земля на своей орбите, всегда находился на посту». Умирая, он имел полное право сказать: «Я свой долг исполнил, я могу уйти». В жизни Тейлора Линкольн увидел иллюстрацию библейскому «унижающий себя возвысится» (Лк. 14:11), ибо страна обязательно отзовётся на самоотверженное служение — благодарностью и высокими почестями, чем «умягчит смертное ложе, словно пуховыми подушками»
[23]. То, что американский народ выбрал Тейлора президентом, даёт, помимо прочего, урок молодому поколению: «Важно знать, что столь непреклонная поступь по пути долга обязательно будет отмечена и приведёт к вершинам».
