Более взвешенно и сдержанно мнение Джеймса Гурли, сапожника, ближайшего соседа Линкольнов: «Я прожил с ними дверь в дверь 19 лет, хорошо знал и его, и всю семью. Бывало, он приходил ко мне за молоком: в шлёпанцах и старых штанах с одной спущенной подтяжкой… С женой они ладили довольно неплохо — кроме тех случаев, когда в миссис Линкольн вселялся бес, и то Линкольн не обращал на это особого внимания, посмеивался или брал с собой одного из сыновей и уходил гулять… Не думаю, что миссис Линкольн была такой плохой женщиной, как её иногда представляют; мы были с ней хорошими друзьями… Мистер и миссис Линкольн были хорошими соседями, а Линкольн вообще лучшим человеком из тех, кого я знал»
.
Для самой Мэри годы в Спрингфилде были временем наибольшей близости с мужем. Она всегда вспоминала Авраама времён Спрингфилда, «в нашем собственном доме, свободным от забот, окружённым теми, кого он так любил и кто его так боготворил»
. Для неё он был «самым нежным, самым любящим мужем и отцом во всём мире». «Он предоставлял нам неограниченную свободу, он говорил мне, если я о чём-то просила: „Ты же знаешь, чего хочешь, — иди и возьми“, и никогда не спрашивал, так ли уж мне это нужно. Он был очень снисходителен к детям, всегда повторял: „Я рад, что мои дети свободны, счастливы и не знают родительской тирании. Любовь — вот что привязывает ребёнка к родителям“»
.
АДВОКАТ НА ВЫЕЗДЕ
В 1856 году дом Линкольнов на углу Восьмой и Джексон-стрит заметно подрос. Сохранилась не вполне правдоподобная история, как деятельная Мэри втайне от Авраама (пока тот был в очередной поездке по судебным делам) надстроила второй этаж. Потрясённый Линкольн, вернувшись, не узнал места и обратился к соседу с притворным удивлением: «Скажи мне, о незнакомец, здесь ли живёт мистер Линкольн?»
Надстроенный дом словно зрительно отобразил не только материальный, но и заметный профессиональный рост Линкольна-адвоката. Уже в первой половине 1850-х годов юридическая контора Линкольна и Херндона стала ведущей в Спрингфилде: ежегодно на её долю приходилось от 17 до 34 процентов всех дел суда графства Сангамон
. Такой эффект приносило устоявшееся разделение труда: на долю усидчивого Херндона досталась большая часть бумажной работы с кодексами и юридическими справочниками, а энергичный Авраам общался с клиентами и выступал в суде. Партнёры не высчитывали долю участия каждого в навалившихся делах, а по-прежнему делили все доходы пополам.
Рабочие дни Линкольна стали походить один на другой. Вставал он не слишком рано — часов в семь, потом какое-то время возился или гулял со своими малышами, завтракал без особых изысков (никогда не уделял большого внимания своему рациону) и около восьми отправлялся в контору «Линкольн и Херндон». Долговязая, слегка сутулая фигура, увенчанная высоким цилиндром, стала своего рода достопримечательностью Спрингфилда. Мистер Линкольн шёл твёрдым шагом, ступая сразу на всю ступню, немного раскачиваясь. Необычно длинные руки свисали по сторонам, как будто хозяин не знал, куда их пристроить. Лицо казалось меланхоличным, даже скорбным, взгляд был сосредоточен на чём-то внутри — но только до той поры, пока Авраам не встречал на улице знакомого и не расплывался в открытой улыбке
.
Линкольн пожимал ему руку сразу двумя своими. «Привет! Мне тут вспомнилась история…» — и он, чтобы развеселить собеседника, рассказывал что-нибудь из коллекции историй, постоянно пополнявшейся во время объезда судебного округа: «Один фермер шёл по дороге с вилами на плече, как вдруг из чьего-то двора выскочил большой злой пёс и начал его кусать. Фермер ударил пса вилами и заколол насмерть. Когда же хозяин собаки, обвиняя фермера перед судом, воскликнул: „Ты бы мог ударить его другой стороной вил, рукояткой!“ — тот ответил: „Я бы так и сделал, если бы пёс кусал меня своей другой стороной“».
Бывало, Линкольн задавал загадки вроде такой: «Скажи, сколько ног будет у телёнка, если его хвост тоже назвать ногой? — Пять? — Нет, четыре! Хоть ты и назвал хвост ногой, но он всё равно остался хвостом!»
Авраам входил в здание у центральной площади, поднимался на второй этаж и шёл по довольно тёмному и узкому коридору до самого конца, туда, где была дверь с большим стеклянным окошком (иногда для конфиденциальности изнутри задёргивали цветастую ситцевую занавеску). Дверь вела в офис — комнату средних размеров, окна которой «от сотворения мира не знали бесцеремонного вторжения воды и тряпки». В центре стояли два стола, составленные буквой «Т» и покрытые зелёным сукном. На краю одного из них лежала среди прочего пыльная гора бумаг с запиской Линкольна наверху: «Если не знаешь, где искать, ищи здесь». В один из углов комнаты втиснулся секретер, вечно откинутая крышка которого была завалена папками с делами. Рядом помещался книжный шкаф с сотнями книг. В другом углу, у окна, стоял видавший виды диван.
В холодные дни офис согревала круглая дровяная печь, чёрно-рыжая от копоти и ржавчины. Её причудливо изогнутая труба проходила под самым потолком. А пол, как вспоминает один из студентов, стажировавшихся в фирме в то время, зарастал пылью так, что однажды сквозь неё в углу проросли когда-то просыпавшиеся семена. Отчасти это можно объяснить тем, что если Линкольн брался за работу, то уходил в неё с головой. «Один из его секретов, — вспоминал ещё один бывший студент-стажёр, — был в умении полностью сосредоточиваться на трудной работе. Как только ему приходилось вести важное дело, он почти совсем отключался от внешнего мира и целиком посвящал себя решению задачи. В таких случаях он демонстрировал удивительную силу концентрации; порой казалось, что он впадает в транс»
. Когда же работа была не такой напряжённой, Линкольн охотно общался с посетителями, будь то клиенты или коллеги.
Обычно Херндон и Линкольн работали, сидя по разным концам «короткой перекладины» «буквы Т», а за длинной частью стола принимали клиентов. Кроме того, Линкольн любил сесть с книгой или бумагами на один стул и протянуть длинные ноги на другой, а то и на подоконник. В свободные от посетителей часы, а также утром, в начале рабочего дня Авраам частенько принимал горизонтальное положение на диване («одна нога на стул, другая — на стол»
) и углублялся в чтение газет. К постоянному неудовольствию Херндона, Линкольн имел привычку читать вслух, объясняя, что так он задействует два органа чувств вместо одного — не только видит текст, но и слышит, а значит, лучше запоминает. Бывало, Херндон терял терпение, срочно находил дела вне офиса и покидал увлёкшегося чтением партнёра.
Но чтение вслух было пустяком по сравнению с периодическими набегами на офис, устраиваемыми Вилли и Тадом.
Обычно это случалось по воскресеньям, когда Мэри отправилась в церковь и доверяла детей мужу. «Мальчишки, — вспоминал Херндон, — не знали удержу в своих забавах. Ни сброшенные на пол книжки, ни затупленные наконечники перьев, ни перевёрнутые чернильницы, ни разбросанные по полу деловые бумаги, ни карандаши, засунутые в плевательницы, не могли потревожить безмятежности их добродушного родителя. Если бы они наср…и ему в цилиндр и потом размазали содержимое по ботинкам, он бы рассмеялся и счёл это остроумным… Сколько раз во мне возникало желание свернуть шеи этим шалопаям и побросать их в окно, но из уважения к Линкольну я закрывал рот и стискивал зубы»
.
