Дуглас и демократы не преминули включиться в травлю республиканцев, объявив, что события в Харперс-Ферри — «естественное» и «логическое» последствие учения и агитации их соперников. Одна из демократических газет Огайо прямо утверждала, что виноват не сумасшедший старик Браун — он лишь орудие, — а та партия, что убедила его поднять оружие ради претворения в жизнь своих политических схем. В этой партии и надо искать тех, кто должен отвечать перед страной за страшные события в Вирджинии. Республиканцы изо всех сил стремились отмежеваться от Джона Брауна (на вопрос: «К какой партии принадлежите?» — тот ответил: «К партии Господа нашего»), утверждали, что он лишь фанатик-одиночка, которого никто не толкал на нападение
[28], что партия всегда проповедовала невмешательство в дела рабовладельцев на территории южных штатов. Один темпераментный редактор чикагской газеты писал Линкольну: «Какой чертовски страшный удар по моральному авторитету Республиканской партии нанесло фиаско Брауна! Старый идиот! Чем быстрее его повесят, чем быстрее от него избавятся, тем лучше».
Информационную войну выиграли противники республиканцев. Как заметил историк Стивен Оутс, южане пришли к выводу, что «чёрные республиканцы» запланировали повсеместные восстания рабов, чтобы затопить Юг кровью и потом задавить махиной («Джаггернаутом»
[29]) Севера. С того времени «Республиканская партия и Джон Браун сжимали сознание южан единым стальным кольцом»
. Возможного президента республиканца выставляли на Юге как грядущего Джона Брауна федерального масштаба, получившего ещё и командование армией и флотом.
В день, когда террорист-мученик отправился к месту казни (сидя на собственном гробу и озирая голубые силуэты гор: «Какая прекрасная страна!»), Авраам Линкольн выступал в кругу республиканцев будущего штата Канзас. После нескольких лет «гражданской войны в миниатюре» здесь, несмотря на противодействие президентской администрации, взяли верх фрисойлеры. В их кругу Линкольн не мог не затронуть злободневной темы, взволновавшей всю страну. Он считал «дело при Харперс-Ферри» ошибкой по двум причинам: во-первых, оно было противозаконно; во-вторых, оказалось совершенно бесполезным для искоренения великого зла рабовладения. Да, Джон Браун показал пример редкого мужества и самопожертвования, но он совершил государственную измену. Ничто не может оправдать его действий: против рабства нужно бороться на избирательных участках. Север не может оспаривать приговор Брауну, ибо оппозиция рабству не может служить оправданием насилия, кровопролития и мятежа, а ощущение собственной правоты не может избавить от наказания. Тем не менее апологеты рабовладения должны извлечь из случившегося урок: если они после выбора республиканского президента попытаются нарушить закон, совершить государственную измену и разрушить Союз штатов, «нашим долгом будет поступить с ними так же, как они поступили с Джоном Брауном»
.
Очевидцы вспоминали, что разговор с Линкольном зимним вечером в Ливенворсе так захватил собравшихся, что никто не подумал расходиться даже после того, как кончились дрова для согревавшей комнату печки
…
Время неожиданно уплотнилось настолько, что Линкольн стал отказываться от части адвокатской практики, от перспективных клиентов
[30], от некогда тщательно разработанных просветительских лекций «Об открытиях и изобретениях», от приглашения Спида погостить в Кентукки. Он отклонял даже некоторые предложения выступить на политические темы. Но было одно, отказаться от которого он не мог. Телеграмма из Нью-Йорка, дожидавшаяся его дома на вершине внушительной стопки накопившейся за время поездок корреспонденции, свидетельствовала о признании со стороны поднаторевшего в политических делах Северо-Востока: «Ув. А. Линкольн. Не согласились бы Вы выступить в церкви мистера Бичера (Бруклин) примерно 29 ноября? Тема на Ваше усмотрение. Гонорар 200 долларов»
.
Дело было не в гонораре, хотя 200 долларов в то время были ощутимой суммой
[31]. Куда ценнее был приобретаемый политический капитал, огромное расширение аудитории: периодическая печать Нью-Йорка с её невиданными тиражами делала город «столицей общественного мнения». К тому же церковь мистера Бичера считалась «главным вокзалом подземной железной дороги», оплотом борьбы с рабовладением; выступление там было делом престижа (сестра Генри Бичера, Гарриет Бичер-Стоу, была автором нашумевшей «Хижины дяди Тома»).
У нью-йоркских политиков, организовавших приглашение, были свои расчёты: кому-то продвижение политика с Запада позволяло привлечь дополнительные голоса отвернувшегося от северян Юга; кто-то планировал приуменьшить престиж сенатора Уильяма Сьюарда — самого видного нью-йоркского республиканца, уверенного, что он является будущим президентом США. Кто-то прочил Линкольна в вице-президенты… Но сам Линкольн не просчитывал в тот момент такие сложные комбинации. Он обрадовался представившейся возможности: когда он вбежал в свой офис, размахивая телеграммой из Нью-Йорка, Херндон был потрясён, насколько доволен и на редкость весел его старший партнёр.
У Линкольна была ещё одна веская причина поехать на восточное побережье. Авраам и Мэри очень скучали по старшему сыну Роберту, отправившемуся туда получать «настоящее» высшее образование. То, что на Западе это было пока не возможно, доказал сам Роберт, прилично подготовленный по спрингфилдским меркам. На экзаменах в Гарвард он успешно сдал только один экзамен из шестнадцати и поступил в Академию Филипса в Эксетере, штат Нью-Гэмпшир, где «добирал» знания для нового штурма университетских вершин. Мэри писала своему первенцу такие длинные письма, что перед другими корреспондентами ей приходилось извиняться, что пишет им коротко — не остаётся времени.
Организаторы были настолько заинтересованы в приезде Линкольна в Нью-Йорк, что согласились и с тем, что выступление будет политическим, и с его переносом с ноября на февраль. Оставшиеся месяцы Авраам использовал для кропотливой исследовательской работы: он снова подолгу пропадал в библиотеке штата, листая пыльные подшивки официальной правительственной периодики вроде «Летописей Конгресса», накапливая выписки из старого многотомного издания «Дебаты о федеральной Конституции», делая наброски и исправляя черновики. Перед слушателями должен был предстать мыслящий политик, а не заезжий провинциальный куплетист.
Словно подгадав к отъезду Линкольна, именно в конце февраля наиболее влиятельная республиканская газета Иллинойса публично объявила его кандидатом на партийное выдвижение на высшую должность США. Уже не возможным, а вполне реальным участником президентской гонки Авраам отправился в путь. 25 февраля 1860 года, после трёх дней железнодорожного путешествия, шести пересадок (в том числе ночных) и паромной переправы через кишащий судами Гудзон, самый известный республиканец Иллинойса ступил на Манхэттен.
