Кабинет был составлен, но ещё до того, как его члены приступили к исполнению обязанностей, стала проявляться ещё одна особенность команды, собранной из ярких и амбициозных личностей: «конкурентам» было тесно рядом друг с другом. Сьюард и Кэмерон не принимали чрезмерный радикализм Чейза (Сьюард одно время даже капризничал: «Или я, или он», — настолько не хотел работать с Чейзом), Уэллс недолюбливал Сьюарда и ревниво относился к Бейтсу; многих раздражал медлительный Блэр. Но Линкольн надеялся, что сможет уравновесить возможные дисбалансы, как сделал это в отношении бывших вигов и бывших демократов. «Как же так, — удивлялись соратники Линкольна по партии вигов, — из семи членов Кабинета четверо (Чейз, Уэллс, Блэр и Кэмерон) — бывшие демократы?!» Линкольн отвечал: «Похоже, вы забыли, что там буду и я — бывший виг, так что баланс сохранён!»
Единственной заметной неудачей в деле формирования Кабинета стало отсутствие в составе нового правительства представителя «настоящего» Юга. Такое назначение — жест доброй воли — укрепляло бы единство страны. Ради него Линкольн был готов лишить портфеля Блэра или Бейтса. Какое-то время он надеялся, что в состав Кабинета войдёт его старый друг, рабовладелец из Кентукки Джошуа Спид. Они списались и встретились ещё в конце ноября 1860 года в Чикаго, куда Линкольн вырвался из спрингфилдского столпотворения, чтобы впервые увидеться и серьёзно поговорить со своим вице-президентом Ганнибалом Гэмлином. После этой официальной встречи Линкольн отставил все дела, чтобы пообщаться с одним из самых близких друзей. Отправив жён за покупками, они спрятались от посторонних в отеле в номере Спида и больше часа вспоминали «дела давно минувших дней». Потом Линкольн растянулся на кровати, уставился в какую-то точку на потолке и спросил:
— Скажи, Спид, как у тебя с финансами? Богат ты или беден?
Друзья не разучились понимать друг друга с полуслова.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, мистер президент. Скажу честно: с финансами у меня пока всё в порядке, даже можно сказать, хорошо. Так что никакой государственной должности мне от тебя не нужно
.
Спид ценил дружбу выше должности и при этом остался на ближайшие годы неформальным «представителем президента» в штате Кентукки. С его помощью Линкольн попробовал пригласить в состав правительства видного демократа Джеймса Гатри из Кентукки, министра финансов в 1853–1857 годах, рабовладельца, но противника раскола страны. Однако ни Гагри, ни бывший виг, конгрессмен от Северной Каролины Джон Гилмер, тоже «юнионист» и просвещённый рабовладелец
, не приняли предложения будущего президента. Гилмеру было суждено занять место в Конгрессе нового государственного образования, к созданию которого полным ходом шёл Юг.
С наступлением 1861 года там начался «парад суверенитетов». 9 января на специальном съезде штата Миссисипи было принято «Постановление об отделении от Союза» (иначе — «Ордонанс о сецессии»). На следующий день о выходе из Союза объявил штат Флорида, через день — штат Алабама. 19 января после долгих дебатов объявил о разрыве с Союзом штат Джорджия, ещё через неделю — штат Луизиана. До последнего сражался против сепаратистов губернатор Техаса Сэм Хьюстон, некогда герой войны за независимость республики Техас и её первый президент. Тем не менее 1 февраля Техас стал седьмым штатом, вышедшим из Союза. Таймер отщёлкал: «До начала войны — 71 день».
О том, насколько мучительно (и скрытно) Линкольн переживал сложившуюся ситуацию, оставил воспоминания его ровесник, соратник и друг Джозеф Гиллеспи. Однажды зимней ночью, после того как другие гости разошлись, Линкольн затеял с ним долгий и откровенный разговор. Авраам сидел в своей гостиной так, как любил сидеть в неформальной обстановке: оседлав стул, обхватив руками его спинку и положив на неё сверху тяжёлую голову.
Друзьям было что вспомнить: и войну с Чёрным Ястребом, и первые заседания Законодательного собрания штата, и тот трагикомический момент, когда они хотели сорвать выгодное демократам голосование, а те закрыли двери, чтобы депутаты не разбежались, и тогда Авраам и Джозеф выпрыгнули в окно… Но всё равно всё сводилось к текущим событиям.
— Гиллеспи, как бы я хотел отдать несколько лет своей жизни за то, чтобы не ждать инаугурации и клятвы президента два мучительных месяца!
— Почему?
— Потому что с каждым часом те трудности, которые мне предстоит преодолевать, только прибывают, а нынешнее правительство не делает ничего, что может предотвратить распад страны. А я, призванный противостоять этому мучительному распаду, вынужден оставаться здесь, не имея возможности ни предотвратить его, ни хотя бы ослабить его силу… Сецессия не останавливается, она расширяется, и если захватит пограничные штаты, наша система правления просто взорвётся!
Джозеф почувствовал, сколько горечи в словах «ещё-пока-не-президента». А когда разговор коснулся не только сецессии, но и возможной войны, Авраам признался:
— Я перечитал молитву в Гефсиманском саду, в которой Сын Божий в отчаянии просит Создателя: «Да минует Меня чаша сия!» — и чувствую себя будто в Гефсиманском саду, и моя горькая чаша полна до краёв…
Гиллеспи вспоминал, как он принялся утешать друга, говоря, что хотя Моление о чаше и осталось без ответа, страдания, которые Иисус просил отвратить от него, привели к переходу от язычества к христианству, что принесённые жертвы оказались не напрасными… Тогда ему показалось, что он хотя бы немного успокоил взволнованную душу друга. Но годы спустя Гиллеспи осознал, что слова о жертвах и страданиях оказались пророческими.
Прощаясь, Авраам припомнил давнюю историю: «Джо, думаю, ты не забыл то судебное заседание в графстве Монтгомери, когда твой напарник уже во вступительной речи угробил всё ваше дело. Я видел, как ты пытался исправить ситуацию и подавал коллеге всевозможные знаки, но не смог его остановить. Теперь примерно та же ситуация между мной и президентом Бьюкененом. Он заваливает всё дело, а я ничего не могу сказать и остановить его тоже не могу… Спокойной ночи!»
А волны гостей, любопытных зевак («интересно, как он относится к посетителям?»), дальних знакомых и знакомых дальних знакомых с равномерностью и неуклонностью прибоя накатывались к дверям кабинета будущего президента. Число посетителей было таково, что в качестве временных гостиниц стали использовать пассажирские вагоны. В том же кабинете, что был предоставлен губернатором кандидату в президенты Линкольну, «пока-ещё-не-президент» принимал посетителей с десяти часов до полудня и с трёх до половины пятого («без каких-либо формальностей вроде предварительного вручения визитных карточек»
).
Он старался быть одинаково внимательным ко всем, будь то ватага сельских работников в домотканых штанах (пришли, пробрались сквозь толпу, пожали руку своему Эйбу и тут же ушли) или храбрый сецессионист из штата Миссисипи, явившийся с вызывающей синей кокардой, эмблемой сецессии, и ушедший с подписанным сборником дебатов Линкольна и Дугласа. Самыми назойливыми были искатели должностей. «Нью-Йоркский вестник» иронизировал: «Сюда приехал Е. Коуч с желанием получить любую должность, за которую хорошо платят. Дж. Бронсон тоже приехал сюда, но сам не знает, чего хочет; а вот Г. Вуд знает, чего хочет: чего-нибудь».
