В городке Вестфилде, уже в штате Нью-Йорк, Линкольн поинтересовался, нет ли среди собравшихся той одиннадцатилетней девочки, что в прошлом октябре написала ему письмо с предложением отпустить бороду. «Она здесь!» — закричал какой-то мальчишка, указывая на симпатичную черноглазую Грейс, тут же потупившую взгляд. «Видишь, Грейс, я отрастил её для тебя», — доложил президент, потом сошёл с платформы, подошёл к девочке, наклонился и чмокнул её в зардевшуюся щёку (она была так смущена, что думала только о том, как бы поскорее убежать домой к маме)
.
В тот же день Джефферсон Дэвис прибыл в Монтгомери, столицу Конфедерации. Сойдя со ступенек вагона и переждав артиллерийский салют, он объявил: «Мы совершенно отделились от старого Союза. Никаких компромиссов, никакого воссоединения теперь не будет»
.
Радуясь встрече со своими сторонниками и одновременно изнемогая от произнесения и выслушивания речей, а особенно от церемоний, на пятый день охрипнув, Авраам двигался на восток и юго-восток. Дожди сменялись снегопадами, снегопады — дождями. После паровоза «Конституция» в состав впрягся паровоз «Союз». Николаи и Хэй вспоминали, как смешались в бесконечную цветную движущуюся картинку «две недели официальных встреч, комитетов, мэров, губернаторов, законодательных собраний; многолюдных вечерних приёмов и постоянных „на ходу“ рукопожатий; импровизированных и формальных обращений на каждой церемонии; приветственных возгласов, пушечных салютов, фейерверков, военных парадов и процессий, зрителей, стоящих вдоль дороги на протяжении многих миль»
. Уставший от всего этого семилетний Тад развлекался тем, что обращался к новым визитёрам: «Вы хотите видеть мистера Линкольна?» — и указывал на кого-нибудь другого… Во время одного из парадных обедов пушечный салют ударил так близко от отеля, что Мэри мгновенно оказалась осыпанной стёклами разбитого окна… Гигант Ламон, случалось, прикрывал своего друга и патрона в моменты неимоверной давки на приёмах, а в свободное время развлекал всю свиту игрой на банджо и популярными песенками вроде «Сюзанны»:
Не плачь по мне, Сюзанна,
Любимая моя.
Из далёкой Алабамы
Я пришёл в твои края…
А в «далёкой Алабаме» Джефферсон Дэвис уже принял присягу и призвал быть готовыми защищаться от «амбициозных штатов», дабы утвердить своё место в мире «с помощью меча», ведь воссоединение непрактично и невозможно… Штаты Конфедерации под весёлую мелодию своего нового гимна «Дикси» («Мы все поедем в Дикси — Ура! Ура!») — ничего, что сочинён в Нью-Йорке — вели активную делёжку федеральной собственности, не утруждаясь согласовывать свои действия с правительством США. То, что было нажито всем народом и по праву принадлежало всем штатам сообща, насильно забирала себе Конфедерация: федеральные арсеналы и склады, верфи и казармы, таможни и таможенные суда, пограничные посты и форты, даже федеральный морской госпиталь в Новом Орлеане… Семидесятилетний генерал Твигс, ветеран войны 1812 года, командовавший всем пограничным регионом на американо-мексиканской границе (20 процентов всей регулярной армии США и имущество на два миллиона долларов), по собственной инициативе сдал Конфедерации всё, что ему было подчинено. Твигс был уволен «за предательство», и ничего больше с ним сделать было нельзя: он тут же стал старейшим генералом Конфедерации. Началась эпидемия перехода кадровых офицеров армии США в вооружённые силы Конфедерации (из 925 человек перешло больше четверти). «Мы все поедем в Дикси — Ура! Ура!»…
Поздно вечером, после очередного приёма (уже в Филадельфии), Норман Джудд попросил Линкольна пройти в отдельный номер отеля для серьёзного разговора. За окном гремели оркестры и вспыхивали фейерверки. В номере ждал невысокий крепкий шотландец лет сорока. Это был детектив Алан Пинкертон, один из тех, кого наняло железнодорожное начальство для обеспечения безопасности проезда самого знаменитого пассажира. За праздничным фасадом триумфального движения президентского каравана постоянно шла незаметная работа нескольких служб безопасности. Задолго до начала вояжа своих людей отрядили военный министр Скотт и местные власти. С итогами их работы Аврааму и пришлось познакомиться в этот вечер
.
Пинкертон рассказал, что в Балтиморе, штат Мэриленд, действует несколько экстремистских групп и они внимательно следят за продвижением будущего президента. Главное же — сыщик располагал абсолютно достоверными доказательствами, что сторонники Юга решили убить Линкольна в тот момент, когда он будет вынужден сойти с поезда и проехать примерно милю с четвертью по улицам Балтимора (требовался переезд с одного вокзала на другой). Сценарий был уже расписан: когда Линкольн будет пробираться сквозь густую толпу к коляске, одна группа поднимет шум и отвлечёт полицейских и оцепление, а другая воспользуется суматохой и нанесёт удар
. Детектив предложил немедленно изменить всем известный график движения и отбыть в Вашингтон ближайшим ночным поездом.
Джудд добавил: «Доказательства, предоставленные мистером Пинкертоном, мы не можем предавать гласности. Их публикация поставит под угрозу сотрудников мистера Пинкертона, особенно одного из них, поступившего на службу в кавалерийскую роту мятежников в Мэриленде. Последовать предложению отправиться в Вашингтон нынче же ночью означает подвергнуться насмешкам и издёвкам врагов, более того, вызвать разочарование друзей, ведь никому нельзя будет предоставить доказательств…»
Линкольн ответил: «Я весьма признателен за эти предложения и готов сделать всё, что необходимо». Но потом, немного подумав, поднялся с места и добавил, что исчезать с политической сцены накануне и в день одного из самых важных национальных праздников — дня рождения Вашингтона — президент страны не имеет права: «Сегодня вечером я ехать не могу. Завтра я пообещал поднять новый американский флаг над Дворцом независимости, а днём побывать в Законодательном собрании штата. После этого я свободен. При составлении нового плана прошу всё это учесть. Утром жду ваших предложений».
Линкольн пожал руку Пинкертону и снова окунулся в шумную толпу гостей, заполнивших холл отеля, — здороваться, пожимать руки, улыбаться. Пинкертон заметил, что за всё время разговора президент не выказал ни страха, ни волнения — скорее, сожаление по поводу того, что сторонники Юга настолько поддались возбуждению и эмоциям, что считают политическое убийство серьёзным подспорьем своему делу. «Я никогда не видел его более хладнокровным, собранным и решительным, чем в тот вечер»
, — вспоминал потом Пинкертон.
Торжественный приём был в разгаре, когда Ламон снова вызвал Линкольна для важного разговора: из Вашингтона примчался сын сенатора Сьюарда Фред со срочным секретным сообщением от отца и генерала Скотта. Их сведения, полученные от собственных агентов, совпадали с информацией команды Пинкертона. Аврааму пришлось решиться на нарушение расписания, обещаний, на риск быть обвинённым в трусости в такие нелёгкие дни. Как ни мечтала Мэри о церемониальном прибытии президентского кортежа в Вашингтон, им пришлось приехать в столицу раздельно и вовсе не торжественно.
Утром 22 февраля, на восходе, в присутствии тридцати тысяч зрителей Линкольн поднял над Дворцом независимости усыпанный звёздами флаг. Ветер развернул освещённое первыми утренними лучами полотнище. Теперь на нём было 34 звезды — меньше месяца назад многострадальный Канзас был принят в Союз в качестве свободного от рабовладения штата. Когда же Линкольн выступил с речью в том самом зале, в котором была подписана Декларация независимости, лишь несколько человек поняли, что размышления о заговоре не оставляли его мыслей: президент вдруг сказал, что скорее предпочтёт пасть от руки убийцы, нежели откажется от принципов Декларации независимости!
